Они оказались в огромном зале. Каменные стены с резным орнаментом напомнили ей о замках, о которых она читала в фэнтезийных романах «Хроники Прайдена» и «Меч в камне». Из четырех высоких окон открывался вид на луг и лес, окружавшие Ларкспур. Узкая лестница в дальнем углу вела наверх, на балкон.
– Я не вижу выхода отсюда, – сказал Маркус, его голос звучал почти обвиняюще. – И откуда дул тот ветер?
Тут Поппи обратила внимание на стоящие в зале столы. Один из них был завален альбомными листами. Поппи видела, что на них нарисованы большие черные собаки, открывшие в оскале острые зубы. На другом рисунке было изображено нечто, напоминающее ярмарку прежних лет, с каруселью, чертовым колесом, бумажными гирляндами и красными шарами, парящими в небе. На самом краю стола лежал листок, на котором цветными карандашами были нарисованы шесть фигур: пятеро детей в знакомой серой форме сиротского приюта, а справа от них – высокий силуэт в черном костюме. Над головой каждого было написано имя: Гейдж, Сибилла, Элиза, Джеймс, Орион. Над высокой фигурой стояло «Сайрус», а в углу чернела дата – 1935.
Поппи стало плохо от нахлынувшей тошноты и отвращения. Неужели Сайрус мучил и этих детей, так же, как Особых?! Так же, как ее саму? Чувствуя, что нашла важную зацепку, она взяла рисунок и прижала к груди, но аккуратно, чтобы не помять.
На другом столе валялись кучи порванных бумаг, а в углу примостилось металлическое ведро, наполненное чем-то белым и липким.
– Папье-маше, – услышала Поппи собственный шепот.
В центре комнаты стояли пять столов, заваленных бумагами и покрытых толстым слоем пыли. Лежащая на одном из них пластмассовая маска кошки уставилась на них, и Поппи содрогнулась. Впереди стояла деревянная доска, белым мелом на ней была выведена надпись, на которой уже тоже осела пыль.
Посередине стояли слова «Надежда» и «Страх», каждое сопровождалось цитатой.
– К чему это все? – спросил Маркус, подойдя поближе и встав рядом с Поппи.
– Похоже на материал для урока. Наверное, это классная комната.
Позади них дверь со стуком захлопнулась. Оба обернулись, но в комнате никого не было. Поппи бросилась к двери и схватилась за ручку.
– Не открывай! – крикнул Маркус.
Но она медленно, осторожно приоткрыла дверь и выглянула в коридор. Никакого мерзкого запаха. Никакого загадочного ветра.
– Просто хотела удостовериться, что она не заперта. Она, наверное, сама захлопнулась.
– Это было глупо, – отрывисто сказал Маркус. – Сколько еще всякой жути должно случиться, чтобы ты начала думать, перед тем как что-то сделать?
– Я подумала, перед тем как это сделать, – огрызнулась Поппи. – Просто мне, в отличие от тебя, для этого не требуется столько времени.
Повисло неловкое молчание. Глаза Маркуса увлажнились, казалось, он вот-вот заплачет… или накричит на нее. Поппи уже готова была извиниться, когда ее взгляд упал на доску за его спиной – теперь она была чистой. Поппи ахнула.
Маркус бросился к ней, словно искал у нее защиты:
– Что? Что это? Здесь кто-то есть?
Поппи покачала головой и указала на доску.
– Ой! – сказал он. – Ну, я ее не трогал. Честное слово.
Кто-то в спешке стер надписи. Теперь можно было разобрать только слова «Надежда» и «Страх».
– Я и не говорила, что это ты, – Поппи снова подошла к столам, на этот раз с опаской. Маркус держался рядом.
– Есть здесь кто-нибудь? – спросила она. – Конни, это ты? – Потом попыталась снова: – Матильда?
Маркус недоверчиво посмотрел на нее:
– Так звали одну из Особых, да? Девочка в маске кошки? Та, которая говорила с нами в музыкальной комнате…
Поппи шикнула на него. С другой стороны доски послышался звук, какое-то тихое царапанье.
– Слушай, – прошептала она. – Здесь кто-то есть.
Поппи шагнула к доске; царапанье прекратилось. Она схватилась за деревянное основание и потянула его к себе. Доска перевернулась и упала на пол.
С другой стороны для них было новое послание. Поппи зачитала вслух, по коже у нее побежали мурашки. «Не Особые». Оглядевшись вокруг, как будто кто-то мог ее слышать, она вновь заговорила, стараясь, чтобы голос не дрожал:
– Вы хотите навредить нам?
С другой стороны доски снова послышалось царапанье.
Скрип-скрип-скрип.
Когда звук прекратился, Поппи осторожно нагнулась и перевернула доску.
Появилась новая надпись.
Мы первые сироты.
– Первые сироты? – переспросил Маркус. – Хочешь сказать… – Его широко раскрытые глаза остановились на Поппи. – …были другие?
Поппи взглянула на рисунок, который она взяла со стола.
– Гейдж, Сибилла, Элиза, Джеймс и Орион, – тихо прочитала она.
Маркус подошел к ней и заглянул через плечо, чтобы рассмотреть рисунок.
– Вы… хорошие? – спросила Поппи.
– Так они тебе и сказали, если нет! – прошептал Маркус.
Царапанье возобновилось. На этот раз, к их удивлению, доска перевернулась сама, открыв новую надпись.
Здесь небезопасно.
Не такой ответ Поппи хотела увидеть, но это было лучше, чем «НЕТ».
– Почему здесь небезопасно? – громко спросила она.
– Мы пытаемся найти выход, – сказал Маркус. – Вы можете помочь?
Доска перевернулась. Теперь вместо слов на ней появился рисунок мелом. Угрюмый молодой человек. Штриховка придавала изображению объем, и в какой-то момент показалось, будто нарисованный мужчина вот-вот сойдет с плоской поверхности. У него было вытянутое лицо, острый подбородок и кустистые брови. Щеки ввалились, длинный нос выдавался вперед, а рот казался узкой щелью – так плотно были сжаты губы. Густые волосы стояли торчком, как если бы их забыли расчесать.
– Кто это? – спросил Маркус. – Видок у него еще тот.
Глаза на рисунке гневно сверкнули – как Маркус посмел такое сказать?! Поппи схватила его за запястье.
На лбу у человека медленно стали проявляться меловые штрихи. Сайрус Колдуэлл.
Буквы продолжали появляться. Твой родственник, Поппи.
– Нет, – хрипло прошептала Поппи. – Я не хочу…
Маркус застонал и вырвал руку. Поппи увидела у него на коже тонкие розовые вмятины и вдруг поняла, что это след ее ногтей.
Свет в комнате изменился, стал ярче и светлее, как будто за окном было раннее утро, а не вечер. Нарисованный на доске человек, казалось, заскользил вперед, его кожа, волосы и одежда наливались цветом, и вот он здесь, вместе с ними, в классной комнате, стоит перед партами, за которыми сидят пятеро детей. Это и есть первые сироты?
