Наконец с улицы доносится шум движка, и я начинаю молиться всем несуществующим богам, чтобы это была Лена, а не вернувшийся Ларин, который вдруг передумал и решил меня добить. С дверью в погреб возятся долго, значит, жена, и от этого понимания на душе становится спокойнее.
– Кир! Ты тут? – доносится до меня голос Лены, и я выдыхаю короткое:
– Тут.
Она спускается вниз, находит взглядом меня и бросается возле на пол, когда поворачиваюсь, чтобы продемонстрировать ей связанные за спиной руки. Всхлипывает, закусывает нижнюю губу и начинает возиться с проволокой. Чувствую, что находится на грани, и истерика – самое меньшее, что с ней может приключиться. Но только её-то нам как раз и не хватало.
– Лен… Лен, послушай меня.
Выворачиваюсь, когда понимаю, что она больше царапает мои руки, чем реально справляется с тем, чтобы меня освободить.
– Стой!
Замирает и тут случается то, чего боялся. Черты лица Лены искривляются и она начинает голосить.
Мать твою за ногу! Только не бабьи сопли!
– Так! Возьми себя в руки, б*ядь! Ты слышишь? Развяжи меня и можешь рыдать сколько влезет.
– Я не знала-а-а, что этим всё закончится.
А мне насрать, что ты там знала и чего не знала. Мне вообще на всё сейчас насрать кроме того, чтобы высвободиться наконец и уехать отсюда ко всем чертям.
– Лен… всё потом. Развязывай , пока у меня руки не отнялись окончательно.
Снова начинает копаться с проволокой, царапает кожу, ревёт в три ручья – это понимаю по новым всхлипам, – но мы потихоньку продвигаемся хоть куда-то. Чувствую, как путы ослабевают и, приложив усилия, разрываю их к херам. Растираю запястья, на которых остались сине-багровые следы.
– Ключи давай.
– Какие?
– От тачки.
– Зачем?
– Я поведу.
С трудом поднимаюсь, сцепляя зубы при каждом движении. Лена бросается ко мне, вроде помочь хочет, но я только отмахиваюсь. Нет желания, чтобы она меня трогала. И мысли совсем другим забиты.
Набираю номер Тони и с облегчением слышу, что он отрублен. Отлично, значит, делает то, что я ей сказал – других мыслей даже допускать не хочется.
– Кир, они тебя били?
Нет, б*я, мы с ними тут партию в домино сыграли, а потом пузырь вискаря раздавили.
– Ключи, Лен.
Протягиваю руку ладонью вверх, и она, мгновение поколебавшись, отдаёт их мне.
– Поехали, – киваю на лестницу из погреба, и жена покорно идёт к выходу.
Так и продолжая беззвучно рыдать, Лена смотрит в окно, пока я сосредоточено веду машину в сторону города. В голове вихрь самых разнообразных мыслей. И главными из них становятся те, которые о Тоне. Где она сейчас? Удалось ли ей выехать? Когда она уже купит эту сраную симку и наберёт мой номер?
– Это всё ведь, да? – спрашивает Лена, отерев слёзы и повернувшись ко мне.
– О чём ты?
– Ты уезжаешь?
Усмехаюсь криво и закуриваю, чтобы отвлечься хоть на какое-то действие. Вопрос на миллион долларов, только вот в ответ хочется выругаться трёхэтажным матом.
– А ты как думаешь? Если конечно, ты меня сейчас папаше своему с потрохами не сдашь. Тогда если и уеду, то по частям.
Снова кривится и начинает реветь, а меня от слёз её уже тошнит. Но плакать старается тихо, будто понимает, что я уже опасно близок к тому, чтобы высадить её посреди дороги.
– Я могу чем-то помочь? – произносит тихо, когда поток слёз иссякает и когда мы въезжаем наконец в город.
– Ты помогла уже. Спасибо, кстати. Вот прям реально спасибо.
– Сарказм?
– Ни капли.
В голове всё же формируется окончательный план, хотя и довольно рискованный. Впрочем, у меня есть немного времени, чтобы его обдумать и решить, стоит ли овчинка выделки. И Лена – один из его элементов, раз уж она так жаждет помочь.
– Не за что… Я так испугалась за тебя.
– Ага.
– Нет, правда. Думала, с ума сойду. Чуть в аварию не попала, когда к тебе мчалась.
Бросает на меня быстрый взгляд, его скорее чувствую, чем вижу. Интересно, что хочет от меня услышать? Что я охренеть как только что перепугался за неё в ответ?
– Лен, ты спросила уезжаю ли я.
– Да.
– Я уезжаю. С Тоней. Потому что без неё не хочу ничего. И если нам твой папаня не помешает, то мы уедем прямо сегодня. А если помешает, ты видела, где именно я окажусь, только не в таком целом состоянии, как сейчас. Ферштейн?
Она молчит. Когда глаза на неё перевожу, вижу, что в окно уткнулась. Окей, раз на раздумья время нужно, значит, самым верным будет её исключить из последующих событий ко всем чертям. От греха, что называется.
– Я помогу тебе, ты не думай. Просто… – Делает глубокий рваный вдох, будто ей кислород перекрыли. – Просто тяжело всё это.
– А иначе не будет. По-другому, Лен, не будет, пойми ты это уже.
– Я понимаю. Но легче не становится.
Нет, я вполне осознаю, что именно она чувствует. Хотя бы отчасти. Сам бы на её месте взвыл точно. Только между нами всё всегда ясным было, и в чём-в чём, а в этом я перед Леной чист.
У нас отношения ведь совершенно кристальные всё это время были, и сейчас у жены предъяв быть никаких не должно. Точнее, сейчас – особенно.
– Лен, мне насрать, правда. Хоть легче, хоть не легче. Ты можешь начать рвать и метать, можешь понять наконец, какой я гондон. Но говорю, как есть. Мне по херу.
Может, не самый правильный выбор – обрисовать ей, что именно между нами сейчас, зато самый честный. И дело совсем не в том, что я жажду этой правды. Напротив. Если сейчас оставить Ленке хоть шанс на то, за что она цепляется с упорством утопленника, который висит на спасательном круге, всё может повернуться совсем не так, как мне то нужно.
– Так… окей. Что ты хочешь, чтобы я сделала?
– А ты сделаешь?
Вскидываю бровь и поворачиваюсь к ней, когда останавливаемся на светофоре. Всё это время набираю то номер Ильи, то Тони. Оба не отвечают, только радует это меня совсем по-разному.
– Сделаю.
Говорит уверенно, даже я понимаю, что хочет помочь. А у меня выбора нет. Или сейчас дам ей карт-бланш, или же буду хер сосать. Впрочем, одно другого не исключает.
– Окей. Тогда поступим так…
Делаю глубокий вдох и прежде, чем нырнуть в омут с головой, мысленно прикидываю, чем вся эта заварушка может завершиться. По сути – ничем хорошим, если хоть один из элементов плана рухнет.
– Сейчас ты заберёшь паспорт Тони и отвезёшь его одному парню. Сможешь?
