— Хорошо, будем на связи, Маргарита Григорьевна, — киваю я свекрови. — Всего хорошего, Вадим. Прощай.
Я почти успеваю выйти, когда позади снова раздаются рыдания Персидского.
— Катюша, прости меня. Прости… Я уже наказан. Ты только меня не бросай. Я всё для тебя сделаю, что смогу.
— Ты уже всё сделал. Что смог, — оборачиваюсь на пороге к мужу и по телу проходит судорога. — Выздоравливай. Искренне тебе этого желаю.
И выхожу, понимая, что ещё немного, и просто усядусь на пол от того, что не держат ноги.
— Ну? — Илья отбрасывает окурок, быстрым шагом подходит ко мне. Вижу, что он бледнее обычного, наверняка весь извёлся, пока меня ждал. И я просто прижимаюсь к нему и дышу его запахом.
— Всё нормально, — шепчу ему в шею. — Всё даже более чем нормально.
Кратко, пока идём к машине, рассказываю всё, что произошло в палате Персидского. И сейчас, когда слышу сама себя как бы со стороны, понимаю, что это был мой единственный шанс, и я всё сделала правильно.
— И что за сумма компенсации?
— Мы не обговаривали, он сказал любая.
— Кать, ну ей-богу. Не сотней же рублей он удовлетворится.
— Нет, но соберу, сколько смогу.
— Интересно, где? В кредиты влезешь?
— Конечно, нет. В долг возьму. У Томки вот, например.
— В долг она возьмёт. У Томки, — ворчит Илья, распахивая для меня дверцу машины. — Ладно, дома всё обговорим, но у меня кое-какие сбережения есть.
— Илья, тебе совсем не обязательно…
— Обязательно, — отрезает он. — Если есть возможность избавиться от этого сучонка, я её не упущу.
Качаю головой, глядя в окно. У Ильи есть все основания говорить о Вадиме так, а у меня — все основания отплатить Персидскому той же монетой. Только так делать нельзя. Всё вернётся бумерангом. Всё всегда возвращается. А сейчас просто нужно завершить эту историю с Персидским, чтобы начать новый этап, где больше не будет Вадима.
— С ним всё ужасно. Он полностью парализован.
— Я в курсе.
— Никому бы такого не пожелала.
— Я тоже. Да и нет у меня злорадства, ты не подумай. Просто вернулось ему всё, что творил.
— Да.
— Но больше ты к нему не поедешь. Всё.
Он произносит эти слова непререкаемым тоном. И я слабо улыбаюсь. Конечно, я бы не поехала к Вадиму и так, но снова чувствовать заботу Ильи, его потребность защитить меня ото всего — безумно нужно, особенно сейчас, когда я в таком раздрае.
— Не поеду, — заверяю в ответ уверенно. — Больше точно не поеду.
— И почему мы должны на него собирать бабло? — возмущается Тамара, когда мы сидит с адвокатом в кафе, где встретились, чтобы переговорить и обсудить, не упускаю ли я чего-то.
— Это жест доброй воли Екатерины Олеговны. Ничто по закону не позволит Персидскому подать повторно исковое по тому же самому делу.
— Вот и я о том! Пусть мамашка его забирает дело из суда и идут они… к чёрту.
— Я так не могу.
— А Майя бы смогла.
— Я не Майя!
Евгений смотрит на нас с удивлением, и я поспешно перевожу тему. Ещё не хватает ругаться с сестрой по поводу, который этого совсем не заслуживает, да ещё и на глазах у изумлённой публики.
— Вы говорили, чтобы мать Вадима от его имени подписала какое-то соглашение.
— Да. Я привёз вам его. Лучше подписать его в двухстороннем порядке. Это формальность, лишняя подушка безопасности, чтобы он после не имел к вам никаких претензий. И расписку на переданные деньги советую взять тоже.
— Серьёзно?
— Абсолютно. С такими людьми лучше, как говорила одна моя клиентка, задницу сигнальными флажками обложить, — улыбается адвокат. — И если на этом всё, и вы доверите мне окончить всё одному на следующем заседании, то на этом я с вами прощаюсь. Созвонимся, когда всё завершится.
Он смотрит вопросительно, а у меня такое острое облегчение внутри, что с этого шага всё наконец начнёт вставать на нужные мне рельсы, что хочется схватить Евгения и расцеловать его.
— Спасибо вам большое. Больше не стану отрывать вас от дел.
Адвокат уходит, а Тома набрасывается с ножом и вилкой на кусок мяса, словно это не несчастная еда, а особо опасный враг.
— Не злись, Тамар. Я ночами спать не буду, если не сделаю того, что собираюсь.
— А я и не злюсь. Точнее, не на тебя. На гондонов всяких, которые дерьма нальют кругом, а когда в него вляпаются, ноют «спасите-помогите».
— Ну вот чтобы от них подальше держаться, нужно все такие кармические дыры закрывать.
— Надо же куда тебя понесло! — фыркает она. — Карма, дыры. Деньгами своими собралась их закрывать?
— Том, ну хватит.
— Да я молчу. Молчу я.
Вижу, что сестра раздражена и расстроена, и благодарна ей за это беспокойство.
— Ладно, Том. Давай о чём-то другом, я и так уже в этой теме мысленно чаще бываю, чем в собственном материнстве.
— Вот и думала бы только о ребёнке.
— Ну всё, всё. Думаю только о нём.
Тамара откладывает несчастные нож и вилку, которые едва не сломала в порыве отчаянной злости, и подаётся ко мне через столик:
— Давай хоть имена прикинем. Понимаю, что выбирать тебе и Илье в конечном итоге, но я хоть отвлекусь.
— Давай, — согласно киваю, и мы начинаем перебирать имена — для мальчика и девочки. Никогда не думала, что это настолько приятное и будоражащее воображение занятие.
Ранним вечером следующего дня сразу после заседания, которое, наконец-то прошло так, как нужно, став последним по этому делу, я собираюсь на встречу с матерью Персидского, чтобы передать ей деньги. Меня ощутимо потряхивает — даже зная, что не увижу Вадима, отдаю себе отчёт в том, что всё равно придётся понервничать. И хоть Илья настойчиво предлагает поехать со мной, понимаю, что рядом с ним буду чувствовать себя ещё более беспокойно.
— Или не доверяешь? — тихо уточняет, глядя на то, как я кладу в сумку бумажный пакет с купюрами.
— Глупости какие. Я просто… Не хочу каких-то комментариев или перепалок.
— Их не будет.
— Я просто с ней встречусь, она подпишет бумаги, даст расписку и всё.
— И? Тебя напрягает моё наличие?
Ну как ему сказать, что я действительно буду переживать. Что это как та сторона моей прошлой неприглядной жизни, с которой я уже хочу расквитаться, чтобы она больше никого не трогала?
— Нет, ты же знаешь, просто…
Что «просто» договорить не успеваю — в дверь раздаётся звонок. На пороге Томка — настроенная воинственно, что заставляет меня удивлённо моргнуть.
