— Куда?
— Я покажу дорогу. И без вые*онов. У меня в бардачке комплектом к наручникам много всего весёлого лежит.
Поворачивается ко мне и снова демонстрирует какую-то безумную, дьявольскую улыбку. Из другого мира. После чего повторяет:
— Поехали.
Моё сердце бьётся где-то в висках. Мысли лихорадочно скачут с одной на другую, потому что рядом сидит уже даже не незнакомец, а чудовище, о котором я не знаю ничего. Не знаю, что у него в голове, не знаю, что Персидский хочет и для чего всё это затеял. И узнать не смогу, если только он сам этого не пожелает.
— Куда мне ехать? — спрашиваю дрожащим голосом и ненавижу себя за то, что не смогла спрятать эмоции, владеющие мною в этот момент.
— Пока прямо.
— По проспекту?
— Да, к Кольцу.
— Вадим, я…
— Молчать! Я сейчас не настроен на разговоры.
Достаточно тона, которым он произносит эти слова, чтобы следующая фраза, уже готовая сорваться с губ, так и осталась невысказанной. Я пытаюсь сообразить, что мне делать. Свернуть не туда, сигналить всем подряд? Совершенно не уверена, что это поможет, и что Вадим тогда не вытворит что-нибудь ещё.
Мы едем по проспекту, а между нами молчание — такое тяжёлое, что от него хочется избавиться как можно скорее.
— Это тебя щенок твой научил тому, что провернула? — наконец подаёт голос Вадим, и я автоматически мотаю головой. Теперь страшно ещё и за Илью, потому что напрочь не могу понять, что именно может взбрести в голову Персидскому.
— Нет, это я придумала.
— Да? Оказалось, стоит только с тобой развестись, как ты показала себя настоящей сукой.
Внутри всё вскипает от произнесённых слов, но мне сейчас совсем нельзя поддаваться эмоциям. Да и в принципе нельзя, этим только разозлю Персидского так, что он от меня мокрого места не оставит. А прислушиваться к тому, что скажу, уж точно не станет.
— Куда мы едем, Вадим? — снова предпринимаю бесплодную попытку выспросить хоть что-то.
— Я же сказал — кататься, — рявкает Персидский и делает то, от чего дыхание перехватывает. Толкает в плечо — не сильно, но ощутимо. И достаточно для того, чтобы я больше не дёргалась.
Снова тишина — между нами. А кругом столько звуков — шум мотора, пение птиц, когда останавливаемся на светофоре рядом со сквериком, говор людей и перестук трамвайных колёс. И такое это всё нужное, жизнь, которую боюсь потерять.
— На Кольцо сворачивай и бери направление на Приморское, — командует Вадим, и я покорно кручу руль вправо, чтобы сделать полукруг и ехать в сторону загорода.
Мы вливаемся в поток машин. Он не очень плотный, как всегда бывает на скоростных трассах. Занимаю среднюю полосу, где можно держать скорость в сотню километров. Всё ещё пытаюсь придумать хоть что-то. Затормозить посреди дороги? Это создаст пробку, возможно, быстро приедут сотрудники ДПС. Но есть оборотная сторона медали — пока будем ждать, Персидский точно не станет бездействовать.
Трель моего сотового врывается в мысли, понуждая вздрогнуть. Это наверняка Илья или Тома. Больше, пожалуй, некому. Бросаю быстрый взгляд на Вадима, и по ухмылке на его лице понимаю, кто именно звонит.
— А, Григоренко. А нам сейчас не до тебя, мы с Катюхой ездим по делам.
Он отключает связь до того, как я успеваю сообразить крикнуть хоть что-то. Смеётся зло и отрывисто, и это мгновенно выводит меня из себя.
— Ты скотина, Персидский! — выдыхаю с отвращением. — Ты просто скотина!
Одной рукой так и держу руль, вторую, всё ещё пристёгнутую к нему намертво, начинаю дёргать, от чего машина виляет вправо. Чего совсем не замечает Вадим. Он вдруг делает то, что заставляет испуганно съёжиться, и это выбивает из лёгких воздух — протягивает ко мне ладонь и проводит тыльной стороной по моей щеке. Я уворачиваюсь, машина снова виляет вправо, чудом не зацепив едущую параллельно фуру.
— Не смей меня трогать! — цежу с подступающей к горлу истерикой. — Не смей нико…
— А то что? Твой щенок после этого тебя не будет трахать? Глупости. Он и так уже объедки жрал. Жрал ведь?
Пальцы Вадима скользят по моему бедру, и я дёргаю ногой, что на этот раз понуждает машину снизить скорость.
— Перестань! Слышишь, перестань?! — срываюсь на крик, потому что Персидский тянется ко мне через ручник и коробку передач.
Я в аду… в кромешном — когда перед глазами чёрная пелена от ужаса. Когда не понимаю, что делать дальше. Только брыкаюсь, пытаюсь изо всех сил смотреть за дорогой, что расплывается перед глазами.
— Вадим… не надо, не надо! Не надо!!! — голос уже полон истерики, а когда понимаю, что не справляюсь с управлением и мы летим на разделительный «отбойник», судорожно выкручиваю руль, но ничего не получается. Только глухо вскрикиваю перед ударом, и выключаюсь, стоит машине со всей дури влететь в металлическую конструкцию.
Прихожу в себя быстро. Словно вспышка в голове, и тут же рывком возвращается сознание. Кто-то кричит, я пытаюсь сдёрнуть руку с руля, но ничего не выходит. Чёртовы наручники… Понимаю, что голос женщины в моей голове — это я сама.
Кругом ужас… Кровь на белоснежной подушке безопасности, рядом — Вадим, у которого из груди торчит какая-то штука, вся в алом.
Я дёргаю ручку на дверце, так и не переставая кричать, но ничего не выходит. Я заперта в машине с Персидским, который… О, боже? Он мёртв?
Взгляд падает на телефон, чудом уцелевший и так и зажатый в руке Персидского, и я быстро выхватываю его из пальцев Вадима и набираю номер Ильи.
— Катя, мать вашу! Вы где? — буквально орёт в трубку Илья, и сразу хочется разрыдаться. Мне страшно, так страшно, что сознание затапливает ледяной ужас, и только его голос удерживает его на поверхности.
— Мы разбились… Илья, мы разбились. Тут всё в осколках, я вся в крови.
— Где вы?!
— На Кольцевой. Тут сирены… Вадим, он, кажется, мёртв…
— Твою дивизию! К вам уже кого-то вызвали? Ты цела?
У него в голосе такое отчаяние, что оно передаётся и мне. Примешивается к тому кошмарному ощущению, от которого меня колотит в чёртовой ловушке, где я зажата со всех сторон. И я снова начинаю вопить от ужаса:
— Я не знаю! Я не знаю, цела ли. Я пристёгнута наручниками, мне очень страшно…
— Держись, маленькая, держись, сейчас тебя должны спецы вытащить. Я отключусь, буду звонить им сам.
Не успеваю закричать, чтобы не смел класть чёртов телефон, и чтобы не бросал меня здесь одну. Он просто замолкает, и я снова оказываюсь в вакууме, наполненном мёртвой тишиной и паникой, от которой кружится голова и теряется связь с реальностью.
И когда в покорёженный металл машины начинает вгрызаться какой-то инструмент, похожий на огромные ножницы, меня снова накрывает темнотой.
