Когда поднимаемся в лифте, дочь припрыгивает от нетерпения. Вопросов о том, надолго ли мы, не задаёт. А я и сам не знаю, чем закончится этот вечер, и это рождает внутри классное чувство.
Когда звоню в дверь, возникает ощущение чего-то неправильного. Это словно инстинкт, почти как тот, который направлен на самосохранение, если возникает физическая опасность. Даже мелкая рядом притихла и крепче вцепилась в мою руку.
Дверь открывают не сразу, а когда вижу по ту сторону порога Вадима, по телу проходит судорога, понуждающая скривиться. Сначала вспышкой молнии мысль о том, что Настя может подумать чёрт-те что. А следом понимание — это я уже думаю всякую хрень. О том, что Персидские снова сошлись, — в первую очередь.
— А! И вы здесь, — расплывается в широкой и насквозь лживой улыбке Вадим. — Извините, в гости не приглашаю. Мы заняты.
— А где мама? — с нотками проскальзывающей в голосе тревоги спрашивает мелкая и даже пытается заглянуть в квартиру.
— Твоей мамы здесь точно нет. А если ты о тёте Кате, то она вышла.
Ведь знает же, сука такая, что именно переживает Настя. Сколько раз говорили с ним об этом, а сейчас бьёт по самому больному. И не меня — ребёнка.
— Пап? — удивлённо-обиженный голос понуждает меня подобраться. Крепче сжимает своей ладошкой мою руку, и я осторожно подталкиваю её к лестнице.
— Насть, спустись вниз на один пролёт и меня подожди. Я сейчас.
Не хочу, чтобы и дальше слышала то, что может слететь с уст Вадима. А когда вижу, как в кухню за его спиной заходит любовница Персидского, охреневаю окончательно. Они все съехались и живут втроём? Почему Катя об этом не сказала? Хотя, нет… Это неверный вопрос. Она считает это нормальным и именно поэтому не сказала ни слова?
— Слушай, Григоренко, давай сразу решим кое-что. Вы можете там шашни с моей женой крутить сколько влезет. Хоть мы до сих пор с ней не разведены, у нас своего рода свободные отношения. — Он ухмыляется, нехорошо так, а я просто киплю. Надо было набрать Персидскую, когда только собрались ехать к ней с Настей. Сделал сюрприз, мля…
— А я разрешения твоего не спрашивал, — пожимаю плечами. — И вообще мы не к тебе, а к Кате.
— Да, и в этом проблема. Встречайтесь в других местах, в мой дом приходить не нужно. Мы гостей не ждём.
— Это дом Кати.
— Да, в том числе. Но мне тут детские писки-визги про мам не нужны. И вообще я уже Персидской сказал, что ей бы больше роль бабушки пошла. Может, Настя увидит в ней бабушку, так вер…
Он не успевает договорить, когда удар в челюсть сбивает Вадима с ног. Даже не успеваю подумать о последствиях — да и неважны они сейчас — когда наваливаюсь сверху и припечатываю Персидского к полу. Кажется, что-то орёт то ли Настя, то ли какая-то женщина. Мне на голову обрушивается удар сзади. Сука… Снова бью, в этот раз невпопад, сбиваю костяшки в кровь, и снова получаю по голове чем-то тупым, на этот раз сильнее.
— Илья, боже… Хватит!
Это Катя, каким-то образом оказавшаяся рядом. Где-то слышатся звуки борьбы, из квартиры напротив выглядывает испуганная старушка. Наверняка уже вызвала наряд полиции, а нам только их и не хватает.
Тяжело переваливаюсь набок, и Вадим срывается с пола и устремляется в квартиру. В башке звенит. Интересно, это любовница Персидского успела меня отоварить несколько раз, прежде, чем здесь оказались Катя и Тамара?
— Папа!
Прижимаю к себе дрожащую дочь, пытаюсь подняться на ноги, но меня ведёт. Приходится опереться на стену.
— Идём, — хрипло говорю всем, кто собрался на лестничной клетке. — Кать, ты в первую очередь.
— Иди, я зайду, шмотки твои соберу и спущусь к вам, — кивает Тамара, и Персидская, поколебавшись немного, начинает спускаться следом за мной.
Теперь нам точно придётся о многом поговорить, и решить, что с этой всей х*йнёй делать дальше. Так что даже хорошо, что всё это случилось.
Наверное.
***
Погружённая в то, что переключило все мои мысли на Вадима и оккупированную им и его любовницей квартиру, я упустила то единственно-важное, о чём вообще мне стоило думать.
И теперь, когда увидела перепуганную до смерти Настю, личико которой пошло красными пятнами, и когда услышала возню на лестничной площадке, у меня оборвалось сердце.
Сначала бросилась к ней, потом к Илье, потом снова к Насте. А в висках бился только страх — за них. И ненависть к Вадиму, такая острая и жгучая, что затопила изнутри, выжигая всё то, что ещё оставалось по отношению к Персидскому.
— Ты в порядке? — шепчу Насте, которая идёт рядом со мной, крепко держа меня за руку. И она поспешно кивает, хотя вижу, что держится из последних сил.
Малышка напугана, и я прекрасно понимаю, что после пережитого забудет всё нескоро.
— Почему ты мне не позвонила? — тихо интересуется Илья, когда спускаемся к его машине. — Я так понял, вы ведь с ним не обоюдно решили жить втроём?
— Нет! — Это слово выкрикиваю сразу, едва он успевает договорить. — И прибавляю тише: — Нет, конечно.
Задумываюсь о том, что ответить на вопрос Ильи. Для меня всё было очевидным — не позвонила потому, что свои проблемы привыкла решать сама. И потому, что вообще не представляю, как можно втягивать в подобное того человека, который никакого отношения к происходящему не имеет.
Для меня всё это было очевидным. Было. А сейчас, когда он смотрит серьёзно, ожидая ответа, кажется, что единственно верное, что должна была сделать — набрать номер Ильи.
— Я не знаю, почему.
— Зато в следующий раз будешь знать.
Больше ни о чём не спрашивает и не прибавляет ни слова. Закуривает, делая глубокую тягу. Видно, что всё ещё на взводе, но постепенно успокаивается. И я успокаиваюсь тоже. Когда рядом Илья и Настя, начинает казаться, что все проблемы — такая ерунда.
— Может, за Томой подняться? — задумчиво произносит Илья, и я поспешно заверяю его в ответ:
— Не нужно. Вадим всегда её… немного побаивался. Но если через пять минут не выйдет, я схожу. — Исключено.
— Как и то, что пойдёшь ты.
Смотрим друг на друга несколько бесконечных секунд, пока Настя наблюдает за нами с интересом. И не успеваю я вытащить мобильный и набрать номер сестры, как сама Тамара выходит из подъезда, держа в руках объёмную сумку.
— Не спрашивайте меня ни о чём, — мрачно цедит она, подходя ближе. — У меня только непечатные слова, а здесь ребёнок.
— Мама, а что такое непечатные слова? — тут же интересуется Настя.
— Это ругательства. Ты же против ругательств?
— Против.
— Вот поэтому тётя Тома такая сдержанная.
— И тёте Томе это противопоказано, так как она может взорваться, — снова вставляет ремарку Тамара. — По-настоящему? — восторгается Настя, и теперь уже мы взрываемся в приступе нервного смеха, который кажется совершенно неуместным, но делает то, что так необходимо нам всем — разряжает обстановку.
