Майя обнаруживается сидящей за столом в кухне — забралась с ногами на диван и листает какой-то журнал. Не мой. Такое желтопрессное дерьмо я не стала бы читать даже под страхом смертной казни. В кухне тоже видны следы её рук — на столе всё поделено пополам. Мои вазочка, сахарница и металлическая кованая салфетница убраны в сторону, а с другой стороны расставлены пара чашек, пачка чая и коробка с рафинадом.
В гостиную даже не иду — ясно, что там меня не ожидает ничего хорошего.
Мне нужно держать себя в руках. Не разрыдаться от бессилия и злости, что точат изнутри, а включить холодную голову и начать действовать. Это сделать катастрофически сложно — комок в горле стал огромных размеров и начал душить с такой силой, что мне не сделать глоток кислорода.
Персидский стоит в дверях кухни, из которой выхожу, снова отпихнув бывшего мужа с дороги. Орать на них? Требовать убраться? Уверена, это только повеселит и его, и её, а последнее, чего сейчас желаю — доставить этим сволочам удовольствие.
Даже воздух в квартире кажется отравленным. Моё жилище осквернили, превратили из дома в место, из которого уже хочется сбежать. И самое страшное — у меня нет ни единой мысли относительно того, что с этим делать.
Запираюсь в своей спальне и набираю 02. Наверное, глупо, но хотя бы там мне могут сказать, правомерно ли нахождение в моей квартире совершенно чужих людей. И когда мне отвечают, выпаливаю:
— В моей квартире погром! Пожалуйста, пришлите наряд полиции.
Всё же перехожу на истерику, но сдерживаться и дальше сил попросту нет. У меня уточняют детали, я диктую адрес, а когда слышу, что нужно ждать и ко мне скоро приедут, чувствую уродливо-слепящее облегчение.
Оно заполняет меня, но вскоре сменяется ужасом. Снова начинает тошнить, я не верю, что всё это происходит со мной. Ещё несколько часов назад я была в объятиях Ильи и чувствовала себя неуверенно-счастливой, сейчас же попала в самый настоящий ад на Земле.
Как я вообще могла жить двадцать лет с этим человеком и не видеть, какой он на самом деле? Ведь невозможно же даже предположить, что тот, кого знал «от и до», вдруг меняется на сто восемьдесят градусов за считанные дни? Или возможно?
«Персидская, рядом с тобой я и сам становлюсь правильным», — приходят мне на память слова мужа, которые говорил мне не раз. Тогда я не придавала им такого значения, как сейчас. Напротив, они казались мне таким интимным признанием, которого не делают люди, далёкие друг от друга. Теперь же взглянула на всё под другим углом.
У Вадима просто не было повода быть со мной таким, а сейчас есть с лихвой. И тут бесполезно спрашивать себя, как это вышло. Всё уже свершилось, осталось только сделать так, чтобы у меня появилась возможность держаться от всего подальше. И от бывшего мужа, и от его пассии.
Звонок в дверь понуждает меня испуганно вздрогнуть и тут же сорваться с места, чтобы первой выбежать в прихожую. Открываю дрожащими руками замок на двери, даже не убедившись, что это действительно наряд полиции, а не друзья Вадима и Майи, которых они позвали на новоселье. И когда в квартиру входят трое в форме, отступаю, испытывая болезненную эйфорию.
— Кать, ты что, вызвала полицию? — со смешком уточняет появившийся рядом Вадим. И так хочется прямо сейчас вцепиться ему в наглую физиономию и расцарапать её до крови.
Один из них представляется майором Вихровым, и я веду его по комнатам, сбивчиво рассказывая о том, что произошло. Почти сразу меня пронзает пониманием, насколько это покажется им неважным. Обычная семейная сцена между мужем и женой, находящимся на стадии развода, один из которых привёл в дом нового сожителя. Мерзко становится. И страшно. Что выгляжу полной дурой в глазах совершенно незнакомых людей. И что никто уже мне не поможет.
Майя всё это время сидит тихо, как мышь. Только здоровается с полицейскими елейным голосом, когда те заходят в кухню, чтобы осмотреть и её.
— Так, ну здесь всё ясно, — произносит Вихров, давая знак своим сотрудникам выйти. И когда те покидают квартиру, я отчётливо осознаю, что это конец. Помощи ждать от них не стоит.
— Екатерина Олеговна, как я понял, квартира принадлежит вам на праве собственности.
— Да.
— Куплена она в браке.
— Да. Мы с Вадимом сейчас разводимся.
— И скоро поделим и квартиру, я стану законным хозяином половины, — вставляет Персидский.
— Это мы ещё посмотрим, — цежу я, едва сдерживая эмоции. — Пока ты здесь никто.
— Я её покупал вместе с тобой. В браке. И на данный момент я твой муж. И здесь прописан.
Он ещё раз демонстрирует свой паспорт, который пять минут назад изучал Вихров. Ну какая же сволочь… Муж он мой! Подумать только!
— Екатерина Олеговна, такие дела решаются исключительно в судебном порядке. В данный момент у меня нет никакого основания для задержания Вадима Николаевича. Даже на составление протокола — ни одного повода. Ваш супруг имеет полное право находиться на этой жилплощади, а уж приводить гостей — и подавно.
Физически чувствую, как на лице Персидского расползается такая ухмылка, что он даже не думает её сдерживать. Но очень стараюсь не смотреть в сторону «мужа».
— А то, что мои вещи буквально выкинули из гостиной?
— У вас что-нибудь пропало?
— Нет. Вернее, я не знаю.
Видимо, растерянность в голосе, которую не могу сдержать, отражается и на лице, потому как Вихров тяжело вздыхает и кивает на дверь.
— Проводите меня, пожалуйста, Екатерина Олеговна.
Он что-то мне говорит, когда выходим на лестничную клетку. Что ему жаль, но ничем помочь они не могут. И что самым верным сейчас будет обратиться в суд, чтобы там уже решить все вопросы, связанные с квартирой. Я машинально киваю, а у самой ни мыслей, ни чувств, ничего. И наверное, так даже правильнее, иначе не знаю, чем именно бы окончился для меня этот день. Нервным срывом, как минимум.
Вихров спускается по лестнице, а я смотрю ему вслед и закусываю губу до боли. Я так не смогу. Даже сейчас тяжело возвращаться в квартиру, где меня ждут торжествующий Вадим и его любовница. Это так унизительно и так больно. И хочется просто спросить: «За что?», но в ответ услышу только ворох оскорблений и новых унизительных слов.
В памяти всплывает улыбающееся личико Насти, а на коже — горящим клеймом чувствую прикосновения Ильи. Они — мой островок спасения, за который хочу схватиться, словно утопающий за брошенный в воду круг. Лишь бы только и дальше были рядом…
— Ну какая же он всё-таки сука! — не сдерживаясь кричит Тамара, которая заехала за мной три минуты назад и только моими уговорами осталась внизу и не стала подниматься в квартиру.
Мы подходим к её машине, а она распинает Персидского на чём свет стоит и совершенно не гнушается использовать матерные слова для связки падежей.
