— Правда?
— Правда. Завтра поедем все вместе к папиным друзьям на дачу. Круто?
— Да!
Она не сдерживается, вскидывает руки, смеётся, и я смеюсь вместе с Настей.
— А сейчас поехали домой. Папа заберёт тебя на сегодня, но завтра мы встретимся на твоём дне рождения.
Настя сомневается пару секунд, после чего кивает и слезает со стула. Теперь, когда у нас впереди ожидание новой встречи, предстоящее расставание уже не пугает. Ни меня, ни её. А сейчас иначе, наверное, быть не может. Слишком рано — для всего. Но так ведь будет не всегда, когда-то нам придётся что-то решать. Только мы все вместе подумаем об этом завтра.
А лучше послезавтра, потому что завтра — только Настин день.
Вскакиваю с постели раньше будильника, который безо всякой нужды установила на шесть утра. Со мной такого не было давно, когда просыпалась бы каждый час, боясь опоздать. Но сегодня миллион дел — уже в восемь упросила мастера маникюра принять меня, хотя салон открывается в десять. Потом нужно будет купить Насте подарок, а я даже не спросила, что у неё есть и чего бы она хотела. Кукол? Мягкие игрушки? Какие-нибудь развивающие игры? Не звонить же по этому поводу Илье? Мечусь по квартире, наспех собираясь в салон. И в этой торопливости тоже нет необходимости, но меня продолжает глодать чувство, что я обязательно задержусь и никуда не успею.
— Алло, Том! Только не убивай, — прошу сестру, когда ставлю кофемашину на нужный режим.
— Кать, ты рехнулась? На часах… Боже, что случилось?
В голосе Тамары теперь слышны неподдельные нотки тревоги, и мне приходится быстро заверить сестру, что всё в порядке.
— Я не потому звоню, что что-то случилось. Я… Мы едем с Настей и Ильёй за город.
Пауза.
Нет, я конечно же могла сообщить это Тамаре вчера вечером. Или сегодня, но позднее. Но почему-то вчера мне это казалось моей неприкосновенной тайной, а сегодня вдруг стало распирать от желания поделиться с самым родным человеком.
— Вот ты… напугала. Ну и хорошо. Слушай, а давай я досплю, а ты мне потом позвонишь и снова ошарашишь. А я сделаю вид, что слышу об этом впервые.
— Умеешь же ты обломать.
— Всегда рада. Давай, удачи. И не забудьте предохраняться!
Она кладёт трубку раньше, чем я успеваю совершенно справедливо возмутиться. Но улыбаюсь так широко, что если бы Тома видела меня со стороны, она бы всё поняла. Даже когда я наедине с собой, от мыслей об Илье в лицо бросается краска.
Теперь я часто рассматриваю себя в зеркале — и в одежде, и без неё. Понимаю, что сто лет за собой не ухаживала по-настоящему. Салон раз в год и то на день рождения Вадима — не в счёт. Мне казалось, что это неважно и не нужно. Ведь я уже два десятка лет замужем, и это таковым и останется. Но сейчас… Сейчас мне хочется это делать совсем не для кого-то, хотя, я бы солгала, если бы попыталась заверить себя, что мне не хочется быть красивой мамой для Насти или чтобы Илья дольше задерживался на мне взглядом. Сейчас мне хочется быть красивой для себя. Подумать только, как мало времени мне понадобилось, чтобы это случилось, стоило только встретиться с двумя людьми, о существовании которых я не подозревала каких-то несколько дней назад….
Выхожу из дома через пять часов, полностью собранная. Даже купила себе спортивный костюм, какой-то новомодный. По заверениям продавца в магазине, в таких сейчас девушки выглядят даже сексуальнее, чем в юбках-мини. И хотя Илья просил надеть что-нибудь максимально удобное, мне хотелось выглядеть на все сто.
В руках — коробка с куклой и сумка с вещами. А на губах — улыбка. Которая меркнет, когда вижу сначала Вадима собственной персоной, а следом — слышу его насмешливый голос:
— Всё в мамочку играешь на старости лет? Только промахнулась — надо было Илью усыновлять, а внучка бы комплектом шла.
Всё то, что поднимается внутри от этих слов — похоже на волну-цунами, высотой в несколько сотен метров. Впервые чувствую острое желание вцепиться в лицо собственного мужа. Такого не бывало даже когда ссорились по молодости. Но мне нельзя показывать, насколько остро реагирую на эти слова, потому что тогда ухмылка на лице Вадима станет ещё шире, и он победит.
— Персидский, ты бы уже развёлся со мной поскорее, а то я тебя невзначай дедушкой сделаю. Ну и заодно папой твоего заместителя. А мне бы не хотелось так тебя обременять.
Кладу вещи в машину, старательно сдерживая дрожь в руках, чтобы она была незаметна со стороны. Сама внутренне трясусь, не от страха — просто нервы ни к чёрту. И даже думать не хочу о том, что здесь мог забыть муж. Предположения, конечно, есть, но мне они очень и очень не нравятся.
— Мда? То есть, теперь развод тебя не пугает?
Вадим подходит ближе, придерживает водительскую дверцу, которую я пытаюсь открыть, и проходится по мне внимательно-цепким взглядом. Останавливается на новой причёске — простой, но идеальной, на маникюре. Скользит по обновке в виде костюма. Раньше бы этот взгляд, в котором на мгновение проскакивает искра восхищения, завёл меня, сейчас от него хочется отмыться.
— Он меня и раньше не пугал.
— Странно. А пространная речь в офисе говорит об обратном.
— Я просто тогда глупая была. Думала, мы как нормальные люди можем поговорить, но…
Пожимаю плечами, снова предпринимая попытку открыть дверцу, которую Персидский так и держит. Крепко, заставляя нервничать ещё сильнее.
— А с сосунком своим, значит, как нормальные люди говорите? Ну-ну.
— А это не твоё дело, Вадим. Уже — не твоё. Так что…
Всё же распахиваю дверцу и уже почти сажусь за руль, когда слышу то, за чем здесь Персидский:
— Если думаешь, что я нормально отнесусь к тому, что кто-то ещё на мою жилплощадь претендует, ты ошибаешься.
Теперь ясно, что именно волнует Вадима в первую очередь, а я — это так, всего лишь повод лишний раз блеснуть своим ядовитым «остроумием». Растянув губы в самой жизнерадостной улыбке из всех возможных, устраиваюсь в машине и прежде, чем захлопнуть дверь и уехать, цежу:
— Жилплощадь не твоя. Заруби это себе на носу, Персидский. В этой квартире живу я. И это неизменно.
Кажется, до меня доносится «посмотрим», когда с остервенением жму на блокировку дверей и завожу двигатель. Выруливаю на дорогу и только тогда выдыхаю. Снова накатывает дрожь — крупная, ощутимая. Меня колотит от злости, нервного напряжения и желания уехать как можно скорее из города, будто я бегу ото всего. А ещё накрывает липким страхом нехорошего предчувствия. Будто что-то вот-вот должно произойти, и я не смогу ничего с этим поделать.
— Праздник Насти. Сегодня праздник Насти, — повторяю вслух сама себе. — Это главное.
Теперь бы прогнать все остальные ощущения, только боюсь, это будет сделать не так-то просто.
