Сам же Персидский в этот момент мне представлялся кем-то настолько несущественным и неважным, что я удивлялась самой себе. Как я могла каких-то несколько дней назад считать, что моя жизнь кончена, если этот мужчина больше ей не принадлежит? Вот оно — настоящее счастье. В белоснежной панамке с цветами, купленной в одном из детских магазинов, бесконечно тараторящее и восхищающееся каждой несущественной мелочи.
— Мам… а это обезьяны?
— И это тоже, да.
— Они совсем другие.
Настя замирает возле одного из вольеров, в котором с самым безмятежным видом сидит какая-то рыжая мартышка. И я тоже застываю рядом с ребёнком.
— У тебя сейчас мороженое капнет.
— Да.
Хочется смеяться, но я сдерживаюсь, наблюдая за тем, как по крохотным пальчикам стекает липкая бежево-белая жидкость. Настя заворожена, и мне кажется, что совсем не стоит прерывать её созерцание какими-то воззваниями о делах земных.
— Ого! — восклицает, когда обезьяна ловко прыгает вниз. — Ты видела?
— Видела. А теперь давай отойдём и вытремся, а то ты сейчас вся измажешься.
Она — идеальный ребёнок. То ли настолько хочет мне понравиться, до сих пор, будто боится, что я перестану быть хотеть её мамой. То ли безупречно воспитана той, другой мамой. Спокойно даёт вытереть лицо и руки влажной салфеткой, не протестует, когда остатки мороженого в треснутом рожке отправляются в урну и вообще ведёт себя как самая чудесная малышка на свете.
Когда сидим в кафе, где я покупаю для Насти порцию пюре с котлетой, а она без лишних слов уминает еду за обе щеки, звонит Илья. Совершенно не представляла себе, что у меня будет когда-нибудь настолько захватывать дух от звонка мужчины, который совсем не является Вадимом Персидским. Это всё так странно, но одновременно правильно, что боюсь верить сама себе. И пусть Илья звонит только для того, чтобы узнать, как себя чувствует его дочь, я совершенно не могу избавиться от этих необычных ощущений.
— Алло, — хрипло отвечаю на звонок и тут же коротко откашливаюсь, чтобы произнести увереннее: — Я слушаю.
— Привет. — Он делает паузу, и я не могу понять, что именно за ней скрывается. — Как вы?
Это его «вы» окончательно выбивает почву из-под ног. Посылает по телу волны дрожи, и я совсем не хочу избавляться от чувства, что Илье не всё равно на то, как себя чувствую ещё и я.
— Мы отлично. Настя кушает сейчас. Мы мартышек смотрели. И медведей.
— Круто. Она нормально себя ведёт?
— Да. Просто прекрасно. А ты как?
— Я в порядке. Тебе на работу не нужно сегодня? А то я утром не сообразил.
Это тоже звучит закономерно. Илья просто ушёл сегодня из квартиры, в которой мы ночевали все втроём, будто семья, и вот теперь звонит перед тем, как вернуться с работы. Мы все вместе соберёмся за ужином и снова разойдёмся спать в разные комнаты. Только всё это самообман. Так не будет — мне только осталось дождаться того момента, когда это будет озвучено.
— Нет. Я с Томой переговорила и сказала, что не выйду.
— Хорошо. Не хочу, чтобы тебе это в нагрузку было.
Он замолкает, молчу и я. Будто чувствую, что сейчас услышу те самые слова, которые отчётливо дадут понять, как глубока была моя ложь, которой я потчевала сама себя. Настя тоже застывает, смотрит на меня так, что сердце заходится в рваном ритме. Она будто чувствует всё, о чём мы говорим и боится пошевелиться, чтобы не спугнуть то, в чём она так внезапно стала счастливой.
— Мне не в нагрузку, — отвечаю едва ли не шёпотом, растягивая губы в улыбке, чтобы успокоить ребёнка.
— Спасибо за это.
— Не за что…
Я бы многое могла сказать ему, но не хочу лишний раз напоминать Насте, что она — не моя дочь. И мне нужно научиться спокойно реагировать на то, что Илья так или иначе не оставит её жить у меня. Потому что это само по себе абсурдно. У меня нет никаких прав на этого ребёнка, а материнские чувства во всём этом учитываю только я.
— Я через пару часов Наську заберу, — слышу то, от чего так безуспешно пыталась закрыться.
Так и хочется засыпать Илью вопросами, главным из которых станет тот, что о следующей встрече, но я лишь сдержанно киваю, хотя, этого совсем не требуется.
— Хорошо. Мы как раз дома уже будем. В смысле, у меня… то есть, я хотела сказать…
— Я понял. Заберу у тебя дома.
Снова молчит, не торопясь окончить разговор, и я прикусываю нижнюю губу, чтобы тоже промолчать. Если так остро воспринимается разлука на несколько дней с ребёнком, который для меня не родной, то что же чувствуют матери, у которых отнимают детей навсегда? Даже думать об этом страшно.
— Кать, я тут подумал.
— Да?
— Завтра малой пять лет.
— Ого! А я и не знала.
— Да? Я думал, она тебе все уши прожужжит.
— Нет. Ничего не говорила.
— Ясно. Мы вообще к бабушкам собирались, но у меня другая идея. Скатаемся за город втроём? Ты, Настя и я?
— А как же бабушки?
Хочется тут же ударить себя по лбу, потому что глупее вопроса придумать было невозможно. Видимо, с возрастом глупею, раз не могу сдержаться, когда на ум приходит такая ерунда, которую я тут же выпаливаю. Но Илья воспринимает вопрос нормально, наоборот, посмеивается, прежде чем ответить:
— Подождут. Мелкая будет счастлива, ты ей сама скажи, обрадуй.
— Хорошо.
Едва сдерживаюсь, чтобы не смеяться от накатившего облегчения, и Настя тоже несмело улыбается, ёрзая на стуле. Допивает сок залпом и терпеливо ждёт, пока я договорю.
— А за город — это куда?
— Да тут одна пара семейная нас позвала, когда узнала, что у Наськи день рождения. Я расскажу коротко, куда и чего, когда малую заберу. Там и решим, что с собой брать. А сейчас извини, у меня тут вторая линия минуты три прозванивается.
Он отключает связь, я даже не успеваю сказать «пока». Впрочем, это вполне в стиле Ильи — ошарашить и оставить наедине со своими мыслями. И мне остаётся только радоваться, что в этот раз сюрприз был более чем приятным.
— Насть, а ты чего не сказала, что у тебя завтра праздник? — интересуюсь у малышки, которая тут же поникает на стуле.
— Потому что я не могу тебя на него пригласить.
Всё более, чем ясно. Под бабушками подразумевалась ещё и мама Тани, которая совсем не будет рада наличию рядом с ребёнком «замены». И я вроде совершенно не должна испытывать горечи от того, что день рождения Насти мог быть отпразднован без моего участия, но почему-то, чёрт побери, испытываю! Впрочем, что толку об этом думать, если теперь всё иначе?
— А вот твой папа пригласил, — говорю невзначай, внимательно следя за реакцией малышки. Сначала на её лице появляется неверие, оно сменяется ликованием, но Настя тут же его «приглушает». И уточняет тихо:
