— Садись. Если не прогонишь, сейчас всё уберу и приготовлю жр… поесть.
— Почему должна прогнать?
От голоса его мурашки толпами по телу. Разговор ни о чём, а у меня такая реакция, будто я снова превратилась в девчонку пубертатного периода, которая впервые заговорила с понравившимся парнем старше неё. Только старше здесь вовсе не Илья, и мне совсем не стоит об этом забывать.
— Потому что Наську рубануло. Думаю, до утра уже.
— Ты её не заберёшь?
Мысленно морщусь от того, что в голосе проскакивают нотки истерики. Устраиваюсь за столом и наблюдаю за тем, как Илья прибирается. Чёткие, скупые движения. Внимательно смотрит везде в поисках осколков. Замирает на долю секунды, когда слышит мой вопрос и, не глядя на меня, мотает головой.
— Нет, если ты не против её оставить, конечно.
— Не против. И ты оставайся.
Чёрт… Я точно вернулась лет на двадцать назад, раз у меня теперь настолько мало мозгов в голове. Представить, что замужняя-Екатерина-Олеговна-которая-в-браке-два-десятка-лет предложила такое малознакомому мужчине, невозможно. Только теперь и обстоятельства ведь совсем иные.
— Я имею ввиду, переночуешь здесь, в гостиной. Там диван. А мы с Настей в спальне.
Он отставляет веник и совок и ничего не отвечает. Просто молча достаёт из холодильника мясо и овощи, безошибочно находит разделочную доску и нож и начинает сосредоточенно нарезать стейки. А я чувствую себя полной дурой.
— Посмотрим, — наконец, выдаёт он, ставя сковороду на плиту. Берётся за салат, а у меня снова мелькает в голове мысль, неуместная и не соответствующая возрасту — это самое сексуальное, что я видела в последнее время. Когда молодой мужчина, закатав рукава рубашки, стоит возле моей плиты и готовит для нас ужин.
С Вадимом всё было совсем иначе. Я знала, что для него женские хлопоты — это то, за что он не возьмётся даже под дулом пистолета. Да и не было у Персидского никакой нужды готовить или убираться, всем этим занималась я. Интересно, а с Майей он такой же? Непримиримый к подобному? Или же она сумела и здесь открыть в Вадиме новые грани?
От этих мыслей во рту появляется горечь, которую не перебить ничем. Даже чудесным запахом жарящегося мяса, от которого в любой другой ситуации проснулся бы зверский аппетит. Начиная злиться, поднимаюсь из-за стола, чтобы вытащить из шкафчика бутылку красного вина. Эти чёртовы Вадим и Майя не должны вообще никак влиять на мою жизнь. И тем более портить её своим присутствием в моих мыслях.
— Что тебе достать? — тут же реагирует Илья, когда я безуспешно пытаюсь подняться на носочках, чтобы дотянуться до верхнего шкафчика.
— Вино.
— Ну чего не сказала? Я же здесь не для красоты стою.
Он вытирает руки о полотенце, достаёт бутылку и начинает копаться в ящике в поисках штопора. И я снова замираю, думая о том, насколько всё это мне кажется правильным.
— Что? — наконец уточняет, начиная открывать вино.
— Нет, ничего. Давай с салатом помогу.
— Да я почти доделал.
Ставит передо мной бокал, снятый с верха барной стойки, подумав, берёт себе второй. Наливает в каждый понемногу вина и снова возвращается к салату.
Невозможно, когда вот так — когда чувствую что-то странно-жгучее. Там, внутри, где ещё утром было полумёртвое сердце. Ощущения непонятные, но мне они нравятся. Боязнь спросить, остаётся ли он, раз налил себе вина. Желание продлить вот эти самые мгновения, где мы вдвоём на моей кухне, погружённой в полумрак, когда знаю, что в соседней комнате спит Настя — оно такое огромное, что пугает.
— Я думаю, нам в любом случае стоит хоть в общих чертах обсудить случившееся, — наконец решаюсь я, возвращаясь за стол.
— Думаю, да.
Илья немногословен. Занят тем, что раскладывает салат и стейки на тарелки, потому разговор приходится продолжить мне. Залпом выпиваю вино и наливаю себе ещё.
— Мы с Вадимом разводимся. Ты как раз привёз мне сюрприз тогда. Документы от Персидского.
Снова замирает на несколько мгновений, но ничего не отвечает. Ставит передо мной тарелку с едой, даёт вилку и сам садится напротив со своей порцией.
— Странно, что ты меня ещё не захотела пристрелить, как гонца, принесшего дурные вести.
Он усмехается, открыто и как-то по-мальчишески, что ли, и это в очередной раз напоминает мне о том, что у нас с ним очень большая разница в возрасте.
— С чего ты взял, что они дурные? — вздыхаю, принимаясь за салат и мясо. Аппетит просыпается почти сразу, всё приготовлено просто, без каких-то изысков, но очень вкусно. — После того, как Вадим ушёл к другой, эти вести совсем не дурные.
Не знаю, зачем я делюсь всем этим с Ильёй. Думаю, вполне хватило бы сказать, что мы просто больше не живём вместе и скоро разведёмся.
— Понятно, — кивает Илья, уминая еду с такой скоростью, будто не ел минимум сутки.
Его «понятно» совсем не режет слух. Наоборот — оно чёткое и лаконичное и не несёт в себе ничего лишнего. Улыбаюсь, продолжая есть. Снова кухня погружается в тишину, нарушаемую лишь звоном вилок и ножей о тарелки.
Всё действительно просто и понятно. По крайней мере, с моей семейной жизнью — вернее, её отсутствием — мы разобрались. А что будет дальше, покажет время.
Доев, Илья откидывается на спинку стула и берёт бокал вина. Покачивает его в длинных сильных пальцах, смотрит на меня, и мне под этим взглядом уютно и неуютно одновременно. Потому что вообще не представляю, чего ожидать уже в следующую секунду.
— Вообще Наська у меня в таком замечена раньше не была, — усмехается он, всё же отводя взгляд. — Как-то замкнулась, когда её мамы не стало. И новую себе уж точно не искала. Но вообще я рад, что так всё случилось. Она ожила будто.
И я тоже ожила. Только не будто, а по-настоящему. Не знаю, что было бы со мной, если бы не эта малышка. Да и представлять даже не хочу. Цепляюсь только за то, что у меня есть здесь и сейчас, но от страха, что всё это может исчезнуть, внутри всё холодеет. Гнать надо от себя всё негативное, но не могу.
— Ладно. Если твоё предложение ещё в силе, я подремлю в гостиной. Окей?
Я даже вскакиваю с места, когда слышу вопрос Ильи. Тут же морщусь, начинаю судорожно прикидывать, смогу ли расстелить бельё.
— Конечно! Я сейчас быстро только тебе чистое постельное принесу.
— Эй. Ты чего?
Он мягко смеётся, поднимаясь следом.
— Я просто прикорну на пару часов и уеду.
— Ну, нет уж. Разбудишь Настю, если среди ночи ходить будешь. Так что оставайся до утра.
Сама не понимаю, откуда вдруг поднимается такая волна протеста. Наверное, от всё той же горечи, что рождается с пониманием, что Илья рядом со мной даже на несколько часов остаться не хочет. И это — совершенно контрастным образом — вдруг придаёт мне сил.
