Книга Меч Эроса, страница 50. Автор книги Елена Арсеньева

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Меч Эроса»

Cтраница 50

А может быть, еще не поздно? Настанет ночь – и Родоклея постарается сбежать отсюда и отправиться к храму Афродиты. Конечно, конечно, Идмена, то есть Тимандра, поможет ей. Но сначала нужно как следует поесть. Она так проголодалась…

Родоклея подползла к блюду с едой, откинула чистую тряпицу, его прикрывавшую, увидела вареную курицу – и на душе стало немножко полегче.

Забившись в угол, она грызла вареную куриную ножку, стараясь наесться поскорей и исподтишка поглядядывая на угрюмое, страшное лицо Фирио. Ее молчание пугало Родоклею, пожалуй, даже больше воплей и ругани!

Ох, кажется сейчас она набросится на единственную жертву, которая у нее под рукой, – на Родоклею…

Бедняга затряслась от страха. Что бы такое сказать? Чем отвлечь Фирио? Как назло, ничего не шло в голову, кроме появления Идомены на агоре. Но об этом уж точно нельзя говорить Фирио! Нельзя!

Родоклея прикусила себе язык – и в это мгновение вполне поняла, какие муки испытывал брадобрей царя Мидаса! Как известно, у этого царя, прогневившего самого Аполлона, в одночасье выросли ослиные уши, и брадобрей это, конечно, увидел. Однако царь заставил его поклясться, что тот никому, ни одному человеку на свете, не откроет этой позорной тайны под страхом смерти. Но бедный брадобрей не мог ни есть, ни спать из-за желания непременно проболтаться. Тогда, не в силах более держать язык за зубами, он вырыл в песке ямку и прошептал, наклонившись к ней: «У царя Мидаса ослиные уши!» Он успокоил свой зудящий язык, да и клятву вроде бы не нарушил: секрет-то никому из людей не разболтал! Однако из ямки вырос тростник, который своим шелестом и разнес эту тайну всему свету.

Вот так же, как у Мидасова брадобрея, чесался язык у Родоклеи. И дочесался-таки…

– Знаешь, кого я сегодня видела? – внезапно заговорила она, пытаясь остановить себя, но не в силах это сделать. – Нашу Идомену! Мы с тобой совершенно о ней позабыли, а ведь она припеваючи живет в школе гетер. Эта девка, которую ты угомонила, оказывается, была ее служанкой! И вот сегодня Идомена – теперь ее зовут Тимандрой! – приходила на агору, надеясь найти тех, кто о ней что-нибудь знает. Я оттуда опрометью убежала, потому что Тимандру сопровождали стражники архонта. Оказывается, в школе гетер убили евнуха, ведающего наказаниями, и поэтому аулетрид некому сопровождать при выходах в город…

«Что я натворила?! Что я наговорила?!» – в ужасе подумала сводня и наконец-то смогла прикусить свой предательский язык.

Фирио медленно повернула голову, и Родоклее померещился проблеск оживления в ее мертвенно-черных, страшных глазах.

– Нет евнуха? – чуть слышно проговорила Фирио. – Нет человека, который ведает наказаниями? Школа гетер… девушки… и там нет мужчины, который бы их сек изо всей силы? Нет евнуха?! Ну так он будет у них! И я отомщу Идомене, или этой, как ее там, Тимандре! А потом доберусь и до милой моей Алепо…

И она захохотала так громко и злорадно, что у Родоклеи все съеденное поднялось из желудка и встало поперек горла.

Она закашлялась, но Фирио хлопнула ее по спине, да с такой силой, что Родоклея едва не испустила дух.

Когда несчастная сводня продышалась, то обнаружила, что Фирио сцапала ее за руки, поставила меж своих колен и вроде бы не собирается отпускать.

– Ты сыта? – с издевкой спросила Фирио. – Ну и хорошо! В следующий раз тебе не слишком-то скоро придется поесть. А чтобы было что пожевать, если проголодаешься, я дам тебе жвачку.

И она, стиснув гордо Родоклеи, запихала в открывшийся рот какую-то тряпку. Затем, сноровисто обмотав руки ошеломленной сводни веревкой, Фирио схватив ее за загривок, словно нашкодившую кошку, и подволокла к подполу. Откинула крышку – и швырнула Родоклею в каменистую, довольно глубокую яму.

– Будешь сидеть здесь, пока я не сделаю все, что собиралась! – заявила Фирио, закрывая крышку и задвигая на ней засов. – А то, как я погляжу, больно уж хитренькие у тебя глазенки, старая ведьма! Как бы ты не сбежала да не выдала меня прежде, чем я исполню все, что задумала!


Коринф, школа гетер

Если правду говорят философы, то все явления в жизни людей подобны явлениям природы и переживают периоды расцвета и упадка, иначе говоря – весну и осень, а иногда и глубокую мертвящую зиму, то, по мнению Никареты, Коринфская школа гетер переживала сейчас как раз время поздней осени. Она помнила те годы, когда сама училась здесь, помнила и другие времена, когда явилась сюда в качестве наставницы на матиомах по искусству косметики, и всегда школа чудилась ей не просто помещением, наполненным людьми, а неким живым, веселым, заманчивым и искусительным существом. Однако сейчас, глядясь в зеркало, Никарета словно бы видела в нем не только свое красивое, хотя и, безусловно, постаревшее лицо, но и отражение еще какой-то женщины – угрюмой, увядающей, скучной и унылой, тщетно пытающейся приукрасить и омолодить себя цветами, румянами, белилами, стимией, драгоценностями и белыми одеждами. Это было отражение школы гетер…

Никарета знала, что не она привела школу к упадку. Просто время, когда она стала здесь верховной жрицей, ей не благоприятствовало!

Может быть, из-за постоянных войн? А впрочем, войны были для Эллады делом привычным… Тогда, возможно, люди настолько устали воевать, что даже радости любви потеряли для них остроту?

Раньше храм Афродиты Пандемос не знал недостатка в богатых жертвах и приношениях. Однако в этом году совет города впервые отказали верховной жрице, когда она собралась устроить ежегодное жертвоприношение женской плоти Афродите. О, Никарета отлично помнила эти великолепные празднества, когда все гетеры и порны города, от мала до велика, знатные и самые неприметные, являлись на площадь перед храмом Афродиты Пандемос и приносили себя ей в жертву, позволяя обладать собой любому мужчине – богатому или бедному, молодому или старому, красивому или уродливому. Это торжище продажной любви было истинным торжеством взаимной страсти, мужской и женской, – беззаботной, бездумной и счастливой, – и при этом казна храма, а значит, и школы гетер изрядно пополнялась.

Сейчас же школа существовала только на вступительные взносы будущих гетер. Последнее время впервые куда более пышно, чем саму Афродиту, чествовали ее вечно бряцающего оружием любовника – Ареса, бога войны. Никарета с горечью подумала, что даже Тритон Анаклетос, знаток и любитель женской красоты, на своем последнем симпосии праздновал встречу Ареса и Афродиты. Это было вообще неслыханное дело! Мир определенно сходил с ума…

Впрочем, Тритон хотя бы помог Никарете напомнить мужчинам о том, что традиции симпосионов требуют приглашения аулетрид – как учениц школы гетер, так и обычных музыкантш и танцовщиц, – а то ведь все чаще мужчины собирались одни, чтобы выпить и поговорить, а для утешения плоти, которая, само собой, все же требовала своего, зазывали или доступных мальчишек, или женщин такого пошиба, которые только и умели, что падать на спину и широко раздвигать ноги.

Вот в чем состоял, по мнению Никареты, весь ужас этого времени! Мужчин куда меньше, чем раньше, стали интересовать женщины не только красивые, обольстительные, изощренные, но и умные. И если раньше было принято считать, что нелепо беседовать с женой, она годна только детей рожать, а для утонченных увеселений существуют гетеры, то слово «гетера» утратило свой блеск. Всякая женщина годна была только для торопливого утоления плоти, после чего можно было вновь перейти к сугубо мужским делам: умным (или не слишком умным!) беседам, обсуждению, кто прав, Никий или Алкивиад, покорится ли Тринакрия афинянам и чью сторону, Спарты или Афин, примут коринфяне и разгоревшейся войне.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация