Такис сунулся было вперед, но на сей раз Драконт его опередил:
– Мое имя Драконт Главк. Мне стало известно, что здесь, в асклепионе, находился мой раб Мавсаний. Я хочу его забрать.
– Я не знаю никого, кто называл бы себя этим именем, – ответил Поликсен. – Был один мужчина, лишенный памяти, которого мы нарекли Мавсанием, – просто потому, что надо же было его как-нибудь назвать.
– Господин, осмелюсь сказать, что это ложь, я сам слышал, как Зенон крикнул, что это Мавсаний! – высунулся вперед Нотос.
– Я этого не слышал и не видел, – отвел глаза Поликсен, но по страдальческому выражению, мелькнувшему на его лице, можно было догадаться, что это ложь.
– Может быть, ты также не слышал и не видел, как твои люди убили Зенона? – выкрикнул Такис, и Драконт едва не ударил приятеля, который снова пытался повернуть события не в то русло.
– Где сейчас этот человек, которого вы называли Мавсанием? – спросил он, и снова на лице Поликсена мелькнуло страдание:
– Я не знаю… я… работал, я занимался своим делом, а он исчез. И все больные…
– Они тоже исчезли? – издевательски продолжил Такис. – Чего же они так испугались? Того, что мы сотрем с лица земли это гнездовье зла в отместку за убийство домоправителя Главков?!
– Господин, ложь должна претить твоему прямому и честному характеру, – до отвращения благонравным голосом проблеял Гедеон. – Ты должен сознаться, что убийство произошло и ты видел, кто это сделал! Ты хотел уничтожить труп, чтобы покрыть убийц! Один из них стоит здесь, другой…
– Молчи, предатель! – крикнул Чаритон, метнув в Гедеона яростный взгляд, но Поликсен вцепился в его руку своей на вид маленькой, но, похоже, очень сильной рукой так, что Чаритон сморщился от боли, – и резко повернулся к Драконту:
– Здесь произошло несчастье. Твой человек накинулся на беспомощного больного и хотел убить его. Тогда двое асклепиадов схватили его и отшвырнули… они не ожидали, что Зенон упадет и ударится головой! Это вышло случайно!
– Ты опять лжешь, господин! – подал свой гнусный голос Гедеон. – Я сам слышал, как ты обвинял в убийстве вон его, – он указал на Чаритона, – и Окиноса, я видел, как Окинос унес Мавсания в дом гетеры Дианты в Проастио Наос, а вместе с ним ушла рыжая девка Никарета, та самая, которая сегодня принесла ей парик.
– Как ты сказал, ее зовут? – быстро спросил Драконт.
– Никарета, – поспешно повторил Гедеон. – Ее нашли той же ночью, что и Мавсания…
Он не договорил. Чаритон, доселе удерживаемый Поликсеном, вырвал у того свою руку и набросился на Гедеона.
Через мгновение предатель лежал, распластанный, на земле, а Чаритон наносил ему удар за ударом.
– Не надо, Чаритон! – в отчаянии закричал Поликсен, однако тот лишь отмахнулся и прорычал:
– Уйди, Поликсена! Не мешай мне! Не лезь в драку мужчин! Я убью его, как убил этого поганого сводника Зенона!
И замер с занесенным кулаком, виновато оглянувшись на главного асклепиада, который стоял, закрыв лицо руками.
В то же мгновение Гедеон откатился в сторону, вскочил и, сомкнув свои длинные, сильные руки, ударил Чаритона в живот. Тот задохнулся криком, сложился пополам и рухнул наземь.
– Я тебе покажу, сколько груш в мешок влезет! – хвастливо выкрикнул Гедеон, глядя на поверженного противника.
Главный асклепиад взвизгнул и упал рядом с Чаритоном на колени, поддерживая его голову.
– Что такое? – с расстановкой повторил Такис. – Поликсе-на? Не лезь в драку мужчин?! Это женщина?!
Все смотрели на нее, вытаращив глаза, недоумевая, как вообще могли принимать ее за мужчину. Эти нежные округлые щеки, эти большие глаза, эти длинные ресницы, мягкие очертания полного тела…
То, что это женщина, видно было даже в неярком свете закатного солнца!
– Баба! – с отвращением проговорил Такис, который чувствовал себя глубоко оскорбленным.
Поликсен, о котором с уважением отзывалось так много людей, вызывая злобную зависть у Такиса, который ненавидел, когда уважение оказывалось кому-то другому, а не ему… Поликсен, который находился под защитой самого архонта… Поликсен, дела которого обрастали отвратительными кровавыми подробностями…
Такис ожидал увидеть могучего мужа с красными, как у вриколакоса, глазами, с руками, по локоть в крови и с высосанной им кровью, запекшейся на губах. А это оказалась баба?!
Драконт взглянул в расплывшееся от разочарования лицо Такиса – и внезапно расхохотался. На душе у него стало невыразимо легко. Так вот почему его матушка доверилась этому асклепиаду! О женщины… Они окружают себя выдуманными тайнами, словно наматывают несуществующую пряжу на незримое веретено! Они так хитры, что сами себя способны перехитрить! Теперь понятно, почему госпожа Коралия шипела, как разъяренная змея, когда ее сын поносил асклепиада-мошенника… Да потому что асклепиад не был мошенником!
Но еще больше настроение Драконта улучшила вспышка надежды. Та зеленоглазая девушка в парике… оказывается, она была рыжая! Оказывается, ее нашли в ту же ночь, что и человека, которого они называли Мавсанием…
Что, если Атропос не стала перерезать нить жизни Мавсания именно потому, что он был не виновен в смерти той девушки на галере? Что, если она осталась жива?!
«Дианта! – повторил Драконт мысленно. – Гетера Дианта из Проастио Наос!»
Через мгновение он уже был снова в седле и погнал коня рысью.
Еще спустя малое время он оказался в Проастио Наос, однако тут царили тишина и темнота.
Драконт даже не заметил, как город накрыло ночью!
Он постучал было в одни, потом в другие ворота, однако ему никто не открыл и даже не отозвался, кроме собак. Кто-то боялся незваных ночных гостей, откуда-то слышались звуки веселых пирушек – гетеры принимали любовников. У Драконта не было даже факела, а конь его боялся темноты, особенно когда там и сям слышался озлобленный собачий лай.
Пришлось повернуть назад.
«Всего одна ночь, – сказал себе Драконт. – Только одна! Утром я найду ее, даже если мне придется перевернуть вверх дном весь квартал!»
На перекрестке улиц Кефисс и Хелёны
[100], названной так потому, что она была очень узкой и повозки всегда тащились здесь невыносимо медленно, как череда черепах, Драконт придержал коня.
В асклепион возвращаться не хотелось. Драконт был почти рядом с домом. Нужно как можно скорей увидеть матушку и попросить у нее прощения.
Он повернул коня к своим воротам, счастливо улыбаясь от того, что доставит удовольствие матери, а главное, от того, что осталось подождать одну лишь ночь – и он исправит несправедливость, которую допустил по отношению к Мавсанию, когда приказал его убить, а мойры исправят несправедливость, допущенную по отношению к нему, когда отняли у него ту девушку.
