Даже самому себе Драконт не признался бы, что не питал к этим убийцам большой злобы: он давно возненавидел чрезмерно услужливого Зенона, который сначала с радостью живописал ему, как именно убил Мавсания, которого даже купить никто не пытался на рабовладельческом рынке, – а потом стал всеми силами втираться в особое доверие к Драконту и пытался услужать ему с назойливостью, которая порою граничила с непочтением. Честно говоря, Драконт потребовал бы не слишком большую пеню с асклепиона за убийство Зенона, да что – он даже всю эту пеню простил бы, если бы ему отдали девушку с зелеными глазами, так похожую на ту… на ту, незабываемую!..
Однако пока он не нашел в асклепионе никого: ни Мавсания, ни зеленоглазой девушки, ни того красавчика с нежным личиком, которого днем встретил рядом с ней.
Они что, все тоже сбежали?!
И в то же мгновение Драконт заметил, что его приятель Такис пинками гонит из глубины здания низенького очень широкоплечего человека в обычной белой одежде асклепиадов. Человек был явно напуган и покорной рысцой бежал с униженной, виноватой улыбкой, хотя, с его-то сильными руками, он вполне мог скрутить Такиса, тем более что тот был из породы тех волков, которые храбры только с овцами.
– Вот один из них! – крикнул Такис. – Он сейчас все расскажет! Где ваш предводитель, этот, как его?..
– Поликсен, – угодливо подсказал пленник. – Его зовут Поликсен, мой господин. А меня зовут Гедеон. Что вам угодно знать? Я все скажу!
– Здесь только что убили домоправителя Драконта Главка! – крикнул Такис. – Кто это сделал? Ты?
Гедеон упал на колени:
– Клянусь, что нет! Это Окинос и Чаритон! А Поликсен… наверное, он сейчас потрошит его труп!
Спазм отвращения перехватил горло Драконта, все вокруг загомонили, со страхом и омерзением сплевывая через левое плечо на север – в ту сторону, где, близ страны киммерийцев, находится Аид
[96].
– Потрошит труп? – выкрикнул кто-то. – Зачем, во имя ужасной Стикс?!
[97]
Гедеон молчал, но его сузившиеся глаза так и бегали по лицам собравшихся людей. Он страшно боялся, что его заставят отвечать за то, что совершили Окинос и Чаритон. Этих двоих он давно ненавидел – прежде всего за то, что их дарил дружбой Поликсен. Сам Гедеон не был врачевателем – он исполнял в асклепионе роль логистиса, то есть счетовода, помогая Поликсену прикинуть, куда и сколько денег из наследства Мирона Поликратоса следует потратить, а также занимался покупкой продуктов для больных. Жена его была поварихой, и эта пара наживала немалые деньги на простоте Поликсена, который все понимал в болезнях, но ни в людях, ни в деньгах не смыслил ровно ничего. Гедеону всегда хотелось запустить в сундук с деньгами Поликсена руки поглубже… Пока что главный асклепиад без спора выдавал ему нужное количество монет, однако ключа от сундука все же не доверял. И вот сейчас Гедеон сообразил, что ключ находится от него на расстоянии протянутой руки! И он протянул-таки к желанной цели свои жадные, загребущие руки, не думая о том, что они окажутся запятнанными кровью…
– Поликсен питается сердцами, – начал врать он, – которые вырезает из трупов. Именно поэтому Чаритон и Окинос с такой радостью убили твоего человека, господин! Они тоже кардиофаги, пожиратели сердец!
Драконт брезгливо передернул плечами, слушая Гедеона. Он считал порядочной чушью и брехней выживших из ума баб старинные кровожадные россказни о том, что можно вылечить любую болезнь и даже продлить жизнь, сожрав сердце здорового человека. Если это будет сердце красавца – значит, можно обрести его красоту. Глупее этого могла быть только вера в то, что, съев сырыми геннитика органа
[98] могучего молодого человека, бессильный мужчина сможет воскресить свое былое могущество. Еще в ту пору, когда дед Драконта был молод, в Коринфе старики, уверовав в эти россказни, едва не вывели под корень всех молодых и здоровых красавцев! Умные люди говорили, что эти мысли внушала людям Кибела, культ которой некогда царил в этих местах, но потом кровожадную древнюю богиню вытеснила прекрасная любвеобильная Афродита. Однако после того, как был казнен с десяток вполне достойных, богатых и даже знатных людей, о которых стало известно, что они попытались вернуть себе молодость таким ужасным способом, желающих питаться трепещущей плотью поубавилось. Тем более что никаких волшебных превращений с теми людьми так и не произошло.
Драконт уже хотел сказать Гедеону, что не желает слушать всякую чепуху, а просит сообщить ему, куда пропал Мавсаний, – но в это время обнаружил, что пожар куда легче поджечь, чем потушить.
Его полупьяным приятелям не было никакого дела до того, что нужно узнать Драконту. Им хотелось подраться, хотелось показать свою силу друг перед другом, а главное – напугать этих асклепиадов, которые почему-то даром лечили больных и очищали город от трупов. Зачем им было это нужно? Давно шли разговоры о том, что здесь дела нечистые творятся… И вот оказывается, это и впрямь так!
– Где эти пожиратели трупов?! – рявкнул Такис, который был несказанно счастлив, что забрал в свои руки власть над ватагой друзей, что они слушаются сейчас его, а не этого надменного Драконта. Такис чувствовал, что сегодня у него появилась возможность самому сделаться кумиром друзей, оттеснить прочь Драконта, которому он откровенно завидовал и которого втайне ненавидел.
Гедеон, запинаясь не то от угодливости, не то от страха, не то от того, что беспрестанно кланялся на бегу, кинулся указывать дорогу, но в эту минуту двери, казавшиеся крепко запертыми, распахнулись, и на пороге появились двое юношей. Один был невысоким, довольно полным, с по-девичьи мягким лицом, с темными волосами и глазами; другой, тонкий, голубоглазый и светловолосый, поражал красотой.
– Тот самый милашка, которого мы уже видели сегодня, помнишь, Драконт? – загомонили его приятели на разные голоса. – Наверняка это и есть Чаритон, ему очень к лицу такое имя!
[99] А рядом? Эй, кто вы, как ваши имена!
– Вы угадали, это и есть Чаритон, – прошептал Гедеон. – А рядом – сам Поликсен.
Драконт, впрочем, уже узнал молодого асклепиада, из-за которого он так часто ссорился с матерью.
– Кто вы такие, как посмели сюда ворваться? – спросил Поликсен глубоким, властным голосом. Говорил он спокойно, однако по бледности его лица легко было угадать его волнение.
