– Что ты такое говоришь, Дианта?! – возопила донельзя смущенная Никарета. – Окинос – наш друг, как же можно… как можно даже подумать?!
– Ну и что же, что друг? – пожала плечами Дианта. – Неужели мы отправляемся на ложе страсти с врагами? Враги нас насилуют, а друзья доставляют удовольствие…
И тут же гетера всплеснула руками и захохотала, глядя на Никарету:
– Успокойся, скромница! Я шучу, поверь! Окинос – из тех мужчин, которые могут любить только одну женщину. И это не ты и не я. Хотя… может быть, все-таки попытаться приласкать его нынче ночью? Ты будешь спать там, где мы устроили Мавсания, а мы с Окиносом…
– Ты невыносима! – рявкнула Никарета. – Я не позволю тебе совратить Окиноса! Завтра же утром я отведу его к Поликсене – если надо, палкой погоню! Они не могут жить друг без друга, неужели ты не видишь?
– Да я шучу, шучу, – отмахнулась гетера. – Ради Поликсены я на все готова… Даже обучить Окиноса некоторым приятным фокусам, которые придутся по нраву любой женщине!
И неисправимая Дианта, хохоча, принялась вынимать из сундуков посуду для обеда, а Никарета пошла во двор – готовить еду для Мавсания.
Собственно говоря, это было ячменное толокно, разведенное теплым молоком с ложкой меда и крупинкой соли для придания вкуса. Особых хлопот занятие это не требовало, поэтому Никарета уже через несколько мгновений вошла в комнату, где в углу на свежей соломенной подстилке лежал Мавсаний. Он не спал и встретил Никарету своей обычной слабой улыбкой, лишенной всякого смысла.
Никарета приподняла его, усадила, прислонив к стене, и принялась кормить, делая это безотчетно, совершенно погрузившись в свои мысли. Она была потрясена минувшими событиями, она была напугана, расстроена из-за ужасного расставания с Поликсеной, однако, как это ни странно, самым сильным впечатлением этого долгого и тяжелого дня для нее оказался тот миг, когда надменный всадник взглянул в ее глаза серыми глазами, в которых вдруг мелькнуло выражение растерянности, и Никарета почувствовала, как накалился и задрожал между ними воздух, и ей даже показалось, что она ощутила его губы на своих губах.
А потом она узнала, что это и есть Драконт Главк!
О, если бы знать, что было или чего не было между ними! О, если бы Мавсаний очнулся и смог ей рассказать, что связывало ее с человеком по имени Драконт Главк!
– Драконт, – шепнула она, изумляясь своему волнению и дрожи своего голоса, изумляясь нежности, которая в нем вдруг зазвучала, – Драконт Главк…
Мавсаний внезапно вздрогнул, но тут же опустил веки и продолжил глотать толокно – ложку за ложкой, вяло и неохотно.
Никарета кормила его, терпеливо вытирая подбородок, не подозревая, что в то самое мгновение, когда она с непрошеной нежностью прошептала жестокое имя Драконта, Мавсаний внезапно вспомнил все, что некогда позабыл.
Коринф, асклепион
Драконт направил коня на слегка прикрытые ворота и первым въехал в пустой двор. Сквозь высокие и широкие окна ему было видно, что помещения асклепиона пусты.
– Господин, тут было много народу, – задыхаясь, выдохнул Нотос, помощник домоправителя, всю дорогу бежавший, держась за стремя хозяина, и сейчас еле стоявший на ногах. – А Мавсаний лежал вон там!
Драконт спрыгнул с коня и прошел вдоль асклепиона, слыша за спиной возбужденный говор своих спутников.
Когда Нотос, с вытаращенными от страха глазами, прижимая к себе нелепый рогожный мешок, примчался в усадьбу, Драконт был там не один: его друзья, как часто случалось вечерами, собрались на просторном заднем дворе Главков, чтобы устроить петушиные бои. Нотос еле докричался до хозяина сквозь ор петухов, возбужденных чесноком и зерном, вымоченным в вине, и рвавшихся в бой. Сначала Драконт даже слушать не хотел перепуганного слугу, но стоило тому произнести имя Мавсания, как все переменилось. У Нотоса от ужаса заплелся язык, таким бешеным огнем засверкали вдруг глаза господина!
– Мавсаний у асклепиадов? – не проговорил, а как бы прорычал Драконт – и бросился к коню, на бегу приказав Нотосу: – Следуй за мной!
Потом он хлестнул коня, угодив заодно и по спине слуги, но обоим это лишь прибавило прыти!
Приятели Драконта, слышавшие этот разговор и разгоряченные вином не меньше, чем петухи (впрочем, они и без подогрева были всегда готовы подраться!), тоже вскочили верхом и, стремительно промчавшись по улицам Коринфа и вздымая за собой тучи пыли, вскоре ворвались вслед за Драконтом во двор асклепиона и принялись заглядывать во все углы, выискивая его обитателей.
Кругом было пусто. Между кустами роз мерцала зеркальная гладь водоема. Валявшиеся там и тут по углам рогожные подстилки, набитые соломой, которые служили в асклепионе постелями, и опустевшие топчаны доказывали, что еще недавно здесь были люди, которые впопыхах бежали прочь.
– Клянусь, господин, – с трудом выговорил Нотос, – здесь были люди, были! Много людей! Асклепиады, больные…
Драконт прикинул время – солнечные часы на городской площади вряд ли перешли на одно деление с того мгновения, как прибежал задыхающийся, с вытаращенными от ужаса глазами Нотос. Однако асклепион опустел. Значит, асклепиады поняли, что справедливое возмездие за убийство домоправителя Главка и укрывательство его беглого раба настигнет их очень быстро. Однако Драконт пока еще не решил, что именно он хочет сделать. Ему нужно было только добраться до Мавсания и отыскать человека, который убил Зенона. Остальных он не стал бы трогать – несмотря на все свое презрение к этим мошенникам. Конечно, асклепиады – лгуны и обманщики, однако он слышал о нескольких случаях, когда люди с их помощью и в самом деле исцелялись… к тому же его матушка, госпожа Коралия, ну просто из себя выходила, стоило ему бросить хоть одно уничижительное слово об асклепиадах, и постоянно твердила, что он, Драконт, ничего не понимает ни в искусстве исцеления, ни в людях… постепенно Драконт начал догадываться, что в этой истории с излечением матушки не все обстояло так просто, как ему показалось сначала, – и, хоть прилюдно продолжал выказывать пренебрежительное отношение к коринфскому асклепиону, пытался тайно разузнать, что они за люди, эти асклепиады. Ему хотелось бы прийти сюда с миром, хотелось потихоньку, издали увидеть девушку в нелепом парике, чьи глаза напомнили ему ту, которую он однажды потерял и о которой не мог забыть…
Потерял по вине Мавсания, который решил, что это он властен над своим господином, а не господин над ним!
И вот раб, приговоренный к смерти, каким-то чудом остался жив…
Ну что ж, если смертник, над которым уже совершен приговор, остается жив, ни один здравомыслящей человек не станет спорить с Атропос, которая почему-то не решилась перерезать нить жизни обреченного. Он смирится с мойрой спасшегося и… И простит его.
Всё видят великие боги! Драконт не собирался причинять вред асклепиону! Он хотел только найти Мавсания, чтобы, во имя тех заслуг, которые его предки имели перед предками Драконта, торжественно вернуть его в семью и, возможно, снова сделать его своим самым близким рабом… Возможно, со временем… Ну и, конечно, он хотел бы заполучить в свои руки убийцу Зенона. Нотос успел выкрикнуть на бегу: он-де слышал имена асклепиадов, которые напали на Зенона, их звали Чаритон и Окинос… Вот с ними Драконт очень хотел бы потолковать! Они должны заплатить хорошую пеню за убийство домоправителя Главков, если не хотят, чтобы Драконт обратился к архонту с требованием казнить их!
