Поликсена обиженно надула губы. Она терпеть не могла, когда над ней смеялись!
– Ну а коли серьезные лекари отрицают, то и не делай ничего, – поспешно сказала Дианта, чтобы загладить свою вину. – А сейчас, если ты всерьез говорила о том, что ссудишь мне деньги, может быть, Никарета сходит к этому комотирио?
– Да я ведь не знаю, где он живет, – растерялась девушка.
– Ну, Окинос тебя проводит, – предложила Дианта, но тут же зажала себе рот, увидев, как гневно вспыхнула Поликсена.
– Нет, – резко бросила она, и в голосе ее зазвучал металл. – Окинос никуда не пойдет. Он мне и самой нужен!
Дианта громко прыснула, но тут же сделала вид, что закашлялась.
– Я хотела сказать, он мне в асклепионе нужен, – резко поправилась Поликсена и выскочила вон.
Счастливый, как дитя, Окинос, расплывшись в улыбке, последовал за ней.
– Послушай, что я тебе скажу, милок, – шепотом окликнула его Дианта. – Затащи ее в укромный уголок и… ну, сам понимаешь! По-моему, она только этого и ждет! И считает тебя слюнтяем из-за того, что ты этого еще не сделал!
Окинос благодарно кивнул гетере и вышел.
Тем временем Чаритон исподтишка взглянул на Никарету.
«А может быть, она тоже ждет от меня того же? – подумал он с надеждой. – И считает меня слюнтяем, потому что я этого до сих пор не сделал?»
– Эй, малыш! – хихикнула Дианта. – Не сверкай глазками! Это советы для взрослых! Для мужчин! А ты небось до сих пор и знать не знаешь, в какое место надо…
– Чаритон, давай спросим у Окиноса, где живет тот комотирио, и сходим к нему, да поскорей, – перебила ее Никарета, подталкивая Чаритона к дверям, однако от Дианты так просто не удалось отвязаться: она не успокоилась до тех пор, пока не снабдила их бесконечным перечнем своих требований к парику – к его длине, цвету, пышности, прическе…
И все это время Мавсаний смотрел на них с тусклой улыбкой, бессмысленно переводя взгляд то на Чаритона, то на Дианту, то на Никарету, а Никарета в который раз пыталась понять, страх или жалость чувствует по отношению к этому человеку…
Коринф
Смущение Чаритона как рукой сняло, стоило воротам асклепиона закрыться за его спиной. Вредная Дианта с ее неиссякаемыми насмешками осталась позади, они были с Никаретой только вдвоем (не считая людей на улицах, но Чаритон их почти не замечал), он держал девушку за руку, она улыбалась ему – и встречные, наверное, принимали их за влюбленных, а может быть, даже за жениха и невесту, потому что мужчины то и дело одобрительно восклицали: «Ну и повезло же тебе, парень!» – а девушки завистливыми взглядами мерили Никарету и ворчали: «И что в ней нашел такой красавец?!»
Никарета, впрочем, ничего не слышала: она была совершенно ошеломлена величественным городом, который увидела впервые. Спокойно и уверенно она шла по улицам Коринфа, накинув на остриженные волосы легкое непрозрачное покрывало, которым снабдила ее Поликсена.
Коринф был, конечно, меньше Афин, однако не уступал ему в количестве храмов и прекрасных статуй, в величине домов, а такой системы каналов для водоснабжения, которая была устроена в Коринфе, не имелось и в Афинах!
В незапамятные времена у подножия Акрокоринфа соорудили обширные водосборники. Над водоносными слоями выдолбили огромные колодцы, которые пополнялись и снизу, из источников, и сверху, во время дождей. От водосборников отходил главный канал, а от него ответвлялись каналы поменьше. Оттуда набирали воду рабы-разносчики, состоящие при особой городской службе водоносов.
Конечно, существовали в городе и обычные колодцы, которые тоже копали близ водоносных слоев. Около них обычно стояли женщины с кувшинами, с любопытством озирая прохожих и вполголоса сплетничая: в Коринфе вообще не принято было говорить громко, это считалось дурным тоном, кричали только торговцы, нахваливая свой товар, оттого самым презрительным отзывом о человеке было: «Кричит, будто торговец!»
К мастеру Фокасу можно было пройти более коротким путем, но Чаритон нарочно направился в обход – лишь бы только избежать Кефисса, куда его ноги не несли.
Улицы разбегались в разные стороны: чистые, тщательно выметенные, сбрызнутые водой, чтобы поменьше поднималось пыли, – и все же она прозрачной золотистой пеленой висела над городом, смягчая и приглушая ослепительный солнечный свет, отчего все краски казались словно бы размытыми, но бело-розовый храм Афродиты, вздымающийся над этим пыльным облаком и царящий над городом, сверкал в лучах солнца ослепительно и даже бесстыдно, то заставляя смотревших на него смиренно замирать перед его красотой, то преисполняться вожделением, представляя себе, что творится во время храмовых празднеств на его многочисленных ступенях, когда тысячи тел стонут в оргаистических содроганиях, вкушая наслаждение, которое даровано людям щедрой Афродитой, покровительницей как великого Коринфа, так и покровительницей страстной любви… и, на самом-то деле, покровительницей всей жизни людей и даже мира животных, ибо и животным, и птицам, и даже змеям ведома жизнеутверждающая страсть.
Никарета смотрела на башни этого храма, неведомо когда и неведомо кем воздвигнутого… Древнейший критский Лабиринт был еще только замыслен Дедалом, когда неизвестные зодчие завершили сооружение коринфского храма Афродиты! Смотрела – и не могла отвести глаз от его ступеней…
– Вот здесь, – сказал Чаритон, – здесь вершится подлинное торжество плоти, когда все порны и гетеры, нагие, в роскошных украшениях, удовлетворяют всякого желающего. Все коринфские мужчины – от стариков до юношей! – собираются сюда во время храмовых праздников. Иные приходят в первый раз, иные – в последний, но никто не мешает им предаваться страсти с утра до вечера, на виду у всех, и ни слова осуждения не услышишь ни от кого, только блаженные стоны и крики поднимаются в воздух…
– Ты, конечно, тоже побывал среди этих блаженно стонущих мужчин? – спросила Никарета.
Чаритон насторожился. Ах, как хотелось услышать в ее голосе ревность, но – увы – в нем звучало всего лишь любопытство!
– А что за чаша там, наверху, на самой высокой башне? – спросила Никарета.
– Да я толком не знаю, – угрюмо пожал плечами Чаритон. – Все одни слухи! Говорят, когда этот храм сооружали – только не спрашивай кто, потому что никому это не известно, тут без помощи богов явно не обошлось! – ну, вот в этой чаше горел негасимый небесный свет, горел днем и ночью, и для путников это был как для кораблей – сигнальный огонь на морском берегу. Но потом что-то случилось в храме… об этом мало говорят, но будто бы кто-то из коринфян что-то украл – на счастье! – когда наше войско собиралось присоединиться к Агамемнону, одному из данайских вождей. С тех пор огонь погас, но это вызвало гнев Афродиты. Она и так-то, сама знаешь, поддерживала троянцев и своего любимчика Париса, а после этой кражи поклялась отомстить и коринфянам, и самому Агамемнону. Ну что ж… из коринфян почти никто из-под Трои так и не вернулся, а с Агамемноном расправилась его собственная жена, Клитемнестра… Кто же, кроме Афродиты, мог заронить в ее сердце такую страсть к этому Эгисфу, ради которого она и убила Агамемнона?! Так это было или нет, однако волшебный свет на башне храма погас и больше не горел.
