Поэзию Мавсаний почитал вещью безусловно вредной, поселяющей в умах ненужные мечтания, обременяющей сердца ненужным томлением и заставляющей людей попусту тратить время на поиски того, чего вообще не существует. Он был убежден, что существует только плотское влечение, которое разумный человек должен немедленно удовлетворять, чтобы переизбыток семени не ударял ему в голову и не сводил с ума.
В этом смысле Мавсаний вполне одобрял своего хозяина и даже восхищался той пылкостью, с которой тот потворствовал своим желаниям. Сам Мавсаний был всецело поглощен служению Главкам и, хотя имел жену, не навещал ее ложа с тех пор, как она зачала. Он просто-напросто не ощущал потребности в женском теле и не загорался к нему вожделением. Зачать ребенка – это тоже был его долг перед Главками, и Мавсаний его старательно исполнил. Больше рядом с женой делать ему было совершенно нечего.
Разумеется, родившийся у него три года назад сын тоже именовался Мавсанием и воспитывался в убеждении, что солнце восходит и садится там, где находится тот отпрыск рода Главков, которому он служит. Сам Мавсаний был всего лишь на пять лет старше Драконта и от души молился о том, чтобы тот вскоре женился, произвел на свет потомка – и, приняв на службу сына Мавсания, дал ему господина, которого тот сможет обожать так же верно и преданно, как сам Мавсаний обожает Драконта, и оберегать его от всех многочисленных бед, которые уготовили человеку бессмертные и коварные боги.
Драконт Мейкдон Главк уродился весьма непоседлив, участвовал в нескольких войнах, любил путешествовать – словом, жизнь его была постоянно связана с риском, однако никогда за все двадцать пять лет жизни около Драконта верный Мавсаний не ощущал такой страшной тревоги за его судьбу, как сейчас. И он был уверен, что не преувеличивает опасности. Всепоглощающая преданность, которую издавна испытывали предки Мавсания к предкам Драконта, наделяла их особенным чутьем – более острым, чем у собак! Они загодя ощущали беду, грозящую господам, и не щадили собственных жизней ради того, чтобы спасти хозяев. Один из Мавсаниев закрыл собой Главка от стрелы финикийского пирата. Другой схватил голыми руками гадюку, которая подползла к спящему Главку и уже готова была его ужалить. Третий подставил свою грудь в битве под меч врага, нацеленный в Главка…
Мавсаний прекрасно знал, что у него хватит решимости совершить ради Драконта любой подвиг. И что там змея или стрела… Сейчас он воображал себе полуживую девушку, лежащую в небольшой палатке на галере, морским ядовитым чудовищем, которое он обязан уничтожить, чтобы спасти господина. И он это сделает! Конечно, жаль, что его подвиг останется безвестным его потомкам и не будет чтиться из поколения в поколение Мавсаниев, но зато сам он сможет втайне гордиться тем, что спас Драконта от чего-то, что для мужчины может быть страшнее гибели: ощущения себя тряпкой, которой женщина подтирается в свои нечистые дни!
Мавсаний несколько раз повторил Фэйдре и Хели, что именно они должны сделать и что им следует сказать твари, добился того, что они все поняли и поклялись исполнить в точности, а потом уселся в сторонке на палубе, готовый в любой миг вступить в битву за честь и жизнь своего господина.
Фэйдра и Хели с усердием приступили к делу. Мавсаний дал им особого порошка, вдохнув запах которого ожил бы и мертвый. В состав его, кроме некоторых возбуждающих трав, входил измельченный и растертый в прах багрово-красный камень гиацинт. Он порожден морем, как и маргаритари
[43], только родится не в раковине, а в морской змее. Некоторые, однако, уверяют, будто он таится во лбу ужасного чудовища – ехидны, которая до пояса имеет образ прекрасной девы, а от пояса – змееногого зверя. И вот у этой полузмеи-полуженщины и находится посреди лба гиацинт, служа ей вместо глаза. Купаясь, ехидна оставляет камень-глаз на берегу; тому, кто сможет его украсть, откроются все подземные сокровища. Да вот беда: ехидна настигнет всякого похитителя, как бы скоро он ни бежал!
Впрочем, видимо, какому-нибудь храбрецу все же удалось украсть камень, иначе откуда бы он взялся у Мавсания?!
Знатокам литологии
[44] известно, что гиацинт имеет поистине чудодейственные свойства! Он не горит в огне, а если его бросить в пламень, он обязательно погаснет. Но главное, он имеет оживляющие свойства! Скажем, если держать его рядом с засоленной в бочках птицей, она может вырваться оттуда и улететь, несмотря на то что ощипана и выпотрошена!
[45] Ну и, само собой разумеется, с его помощью не составит никакого труда заставить мгновенно очнуться человека, находящегося без сознания.
Порошок с примесью гиацинта хранился у Мавсания в маленьком фиали
[46] с наглухо притертой пробкой. Верный раб Драконта Главка всегда возил с собой сундучок, полный лечебных средств, которыми в любое время мог бы спасти господина от любой напасти, начиная с царапины или насморка и кончая внезапно начавшимся жаром или жестокой раной. Порошок был предназначен именно для того, чтобы пусть ненадолго, но придать силы изнуренному человеку.
Мавсаний от души благодарил богов, что Драконт никогда не спрашивал его о содержимом этого сундучка. Обладая несокрушимым телесным здоровьем, он в способности Мавсания как целителя верил меньше, чем в то, что на Луне живут такие же люди, как мы. Именно поэтому он и презрительно намекнул рабу, посланному на поиски дорогого лекаря для выловленной из моря девки, чтобы не совался к самоучкам!
Сейчас Мавсаний благодарил богов за это презрение, за то, что хозяин знать не знает о том, какие лекарства его верный раб держит в своем сундучке, а главное – не подозревает о чудодейном порошке. Иначе он мог потребовать, чтобы Мавсаний еще ночью вернул к жизни эту тварь!
Ну что ж, Мавсаний вернет ее к жизни без всяких просьб. Правда, ненадолго…
Стоило водяной девке лишь только учуять жгучий запах порошка с примесью толченого гиацинта (Фэйдра и Хели, загодя предупрежденные Мавсанием, зажали себе носы, поднося ей понюшку), как ее тело сотряслось от нескольких приступов неистового чихания, а потом она открыла слезящиеся глаза, оказавшиеся туманного зеленого цвета.
Ну да, какого же еще цвета могут быть глаза у порождения воды?!
Сначала взор ее был бессмысленным, но спустя малое время в нем появилось живое выражение и страх.
Девка слабо пошевелила губами, и Хели помог ей приподняться, а Фэйдра расторопно поднесла чашу с напитком, изготовленным все тем же Мавсанием с помощью все тех же тщательно сберегаемых снадобий. В состав напитка тоже входил растертый гиацинт.
Силы к морской девке возвращались на глазах. Фэйдра и Хели на всякий случай попятились: а ну как тварь накинется на них и начнет рвать в клочки?
