И после этих слов он, наконец, слился с Никаретой… не ведая, что это был миг, когда мольбы и мечты смертных доходят до слуха беспощадных богов.
Галера Драконта Главка
Чудилось, Фэйдра и Хели едва смежили веки, а Мавсаний уже разбудил их.
Взглянув на него в рассветных солнечных лучах, наложники Драконта Главка поразились тому, как изменилось и постарело за одну эту ночь всегда невозмутимое лицо раба.
Глаза Мавсания были красны – наверное, от усталости, а может быть, и от слез. Фэйдра вспомнила, что той безумной ночью сквозь страстные стоны Драконта ей порою слышались чьи-то глухие, сдавленные рыдания, однако тогда она сочла, что это просто чудится, а сейчас поняла: да, Мавсаний и в самом деле рыдал, наблюдая, что сделала с его обожаемым господином выловленная из моря девка, в какое смятение она привела его сердце и тело!
Пока наложники спали, галера уже успела войти в Лехейон – Лехейскую бухту, одну из двух бухт Коринфа, – и даже началась разгрузка. По мосткам, спущенным на пристань, туда-сюда сновали носильщики, которым помогали гребцы. Видимо, хозяин успел отправить гонца в свой дом, чтобы прислали дополнительную охрану груза, потому что Фэйдра и Хели разглядели знакомых им рабов Драконта.
На берегу были сооружены, конечно, навесы для хранения грузов, которые привозили в Коринф, и они даже охранялись, однако ни один здравомыслящий судовладелец не оставил бы здесь имущество, на покупку и доставку которого было затрачено столько сил. Его отвозили или в склады, принадлежащие этеросам – торговым партнерам прибывших купцов, – или к себе домой, под надежную охрану собственных рабов.
Само собой разумеется, многочисленные повозки сейчас следовали из порта в усадьбу Главков, медленно двигаясь по крутому подъему, ведущему в город. Разгрузка могла затянуться, и все это время Драконт, как и положено рачительному хозяину, будет наблюдать за ней, не уходя с пристани и не поднимаясь на галеру.
В это время ничто не помешает Мавсанию осуществить свой замысел.
Сначала он опасался, что господин отправит эту тварь (Мавсаний не мог называть спасенную девку иначе, особенно после того, что наблюдал минувшей ночью) в усадьбу с первой же повозкой, однако Драконт, видимо, решил сам отвезти ее домой, а потому пока оставил на галере. Правда, Мавсаний успел услышать, что в усадьбу уже были переданы распоряжения приготовить для твари покои рядом с опочивальней господина и привезти из Коринфа лучшего лекаря – само собой, не из того притона для неимущих больных, именуемого асклепионом, который был открыт в Коринфе некоторое время назад по примеру каких-то человеколюбивых жителей городов Эпидавра или Пергама, провозгласивших себя асклепиадами, то есть детьми самого Асклепия, бога врачевания и медицины! – а найти лекаря частного, самого знаменитого, сведущего и, конечно, самого дорогого.
Отдельно было сказано, чтобы не смели приглашать какого-нибудь знахаря-самоучку. Это был камешек в его огород, понял Мавсаний: видимо, господину тошно было видеть хмурую и осуждающую физиономию всегда радостного и услужливого раба.
А разве Мавсанию не было тошно минувшей ночью?!
Впрочем, он весьма надеялся, что ему уже очень скоро удастся избавить господина от расходов на лекарей… а со временем, глядишь, и рассудок к нему вернется!
Конечно, самое лучшее было бы – просто взять да и сбросить тварь за борт. В узкой щели между плотно стоящими галерами ей не выплыть, да еще можно и тяжелым веслом для надежности притопить, что доставило бы Мавсанию несравненное удовольствие! Но это только казалось простым делом. Тело могло всплыть рядом с кораблем. Кроме того, на палубе постоянно мелькали люди, туда-сюда сновали носильщики, и они могли увидеть, что делает Мавсаний. Навлечь на себя гнев Драконта Главка его верный раб совершенно не желал! Уничтожить тварь следовало похитрей – и желательно чужими руками.
Эти руки были к услугам Мавсания и принадлежали они, как легко догадаться, Фэйдре и Хели, которые сразу возненавидели соперницу, ну а после минувшей ночи и вообще готовы были ее удавить.
Эта картина: беспутные наложники долго и мучительно душат мерзкую тварь – весьма ласкала воображение Мавсания, однако он прекрасно понимал, что, подвергнутые потом суровому допросу, Фэйдра и Хели немедленно откроют, кто надоумил их совершить убийство.
Не хотелось даже думать о том, что сделает с ним господин… Но любая кара была бы Мавсанию нипочем, лишь бы не разлучаться с хозяином! Преданность Главкам Мавсаний впитал с молоком матери, он не мыслил жизни без службы семье, как, впрочем, и его предки, и каждый из них предпочел бы самую мучительную казнь невозможности продолжать эту службу и приносить пользу господам.
Прежде Мавсанию казалось, что он видит своего хозяина насквозь – со всеми его хорошими и дурными сторонами. И эти дурные стороны были так же обожаемы им, как и наилучшие качества господина. Однако та картина плотской страсти, которую он наблюдал минувшей ночью, открыла Мавсанию другого Драконта Главка, прежде ему неизвестного.
Нет, не изощренные неистовства, которым Драконт подверг Фэйдру и Хели, потрясли Мавсания! Он и не такое видал. Для Мавсания было бы вполне естественно, если бы Драконт все же не сдержал вожделения, овладел так и не пришедшей в сознание незнакомой девушкой и своими безумными ласками довел бы ее до смерти. Ведь если Драконт чего-то или кого-то желал, для него не существовало препятствий. Но… Но он, обуреваемый жестокой страстью и невыносимой жаждой обладания, все же нашел в себе силы не обрушить их на бесчувственное и столь вожделенное тело. Мавсаний понимал, что, не окажись у Драконта под рукой Фэйдры и Хели, он велел бы привести в палатку кого-то из молодых, привлекательных гребцов, которые всегда были готовы служить господину каким угодно способом и порою беззастенчиво строили ему глазки. А если бы не удалось найти столь покладистого юнца, он ласкал бы сам себя в тех же приступах неистовой страсти, которая овладевала им при виде этой незнакомки.
Этой твари, как называл ее Мавсаний…
Тварь, конечно, была наделена волшебной силой! Она оказалась одной из тех редких женщин, которые, как слышал Мавсаний, могут приобрести безграничную власть над любым мужчиной. Говорят, такие женщины благословлены Афродитой, однако кто ответит: кем прокляты те мужчины, сердцем и разумом которых они овладевают?! Ибо участь их оказывается самой что ни на есть печальной… Драконт был пронзен стрелой Эроса при одном только взгляде на девку, а вид у нее при этом был самый неприглядный. Что же станется с господином, когда эта тварь очнется, отдохнет, будет хорошенько отмыта, накормлена, облачена в драгоценные ткани и дорогие украшения, а главное – когда она поймет, что может делать с сердцем и плотью Драконта Главка все, что ей заблагорассудится?!
Какая-то безродная девчонка получит в полную власть наследника Главков, которому предстоит продолжать это славное племя…
Однако ужас положения заключался не только в ее безродности. Даже будь она равной Драконту по родовитости, обладай богатым приданым и годись ему в жены, все равно от нее следовало держаться подальше. Мужчина не должен позволять женщине безраздельно владеть собой, будь она жена или шлюха! Все эти красивые слова о стрелах Эроса, которые поражают сердца, хороши только для поэтов, которые изощряются в своем мастерстве, нанизывая на стилус выспренние строки о выдуманной любви и пытаясь уверить людей, будто и они способны испытывать те же неистовые чувства, которые в баснословные времена создания мира владели богами.
