Так-то оно так… однако «вещи», которые с нетерпением ожидали, когда же господин пожелает ими воспользоваться, остались на палубе и не были приглашены на ночь в шатер, хотя привыкли там спать постоянно во время морского пути. Желание поражало Драконта внезапно, словно вспышка молнии, и требовало мгновенного утоления. Поэтому он предпочитал, чтобы наложники находились под рукой и днем, и ночью. Порою Фэйдра или Хели даже не успевали толком проснуться, а уже ощущали, как господин властвует их телами. Иногда ему довольно было просто излить семя, иногда хотелось более утонченных забав, однако с тех пор, как эти двое принадлежали Драконту Главку, они не могли припомнить ни одной ночи, которую провели бы спокойно, не испытывая на себе стремительной страсти господина, и настолько к этому привыкли, что им стало казаться, будто так будет всегда.
И вот что-то изменилось…
Конечно, это была первая ночь, проведенная в отдалении от Драконта, да и та всего лишь начиналась, однако брошенным наложникам чудилось, будто их одиночество длится уже несколько суток, а то и месяцев. Они не испытывали ни малейшего желания поискать утешения в объятиях друг друга: эти игры имели для них смысл лишь постольку, поскольку развлекали обожаемого господина.
– Бобы… – несчитано, в который раз, горестно пробормотала Фэйдра.
– Выгнал – и все… – тоскливо вторил Хели.
И вдруг оба насторожились, с надеждой вскинули головы и уставились в темноту, рассеянную светом небольшого лампиона, который нес Мавсаний, освещая путь Драконту, вышедшему из своего шатра на палубу.
Оба мигом воспрянули духом, исполнившись уверенности, что господин явился позвать их и предаться столь любимым ими всеми забавам, однако Драконт прошел мимо, даже не глянув в их сторону, хотя Фэйдра и Хели уже вскочили и кинулись было к нему.
Мавсаний досадливо махнул рукой, отгоняя докучливую парочку, однако оба заметили, что лицо раба, мельком освещенное лампионом, было угрюмо и выражало глубокую тревогу, почти страх.
Что-то случилось. Но что?!
Хели и Фэйдра умирали от любопытства и, вытянув шеи, следили за движением лампиона по палубе. Свет проплыл к противоположному борту и замер на миг, а потом стал виден тускло, словно просачивался сквозь плотную ткань.
– Да проглоти меня Сцилла! – пробормотала Фэйдра, которая успела за время плавания нахвататься острых словечек, бывших в ходу у гребцов. – Да прожуй меня Харибда, если господин не пошелк ней!
Она – та изнуренная, бесчувственная девка, которую нынче вытащили из моря и устроили в нарочно для нее раскинутой палатке. Фэйдра и Хели были отнюдь не глупы, а потому сразу увязали охлаждение к ним господина с появлением на судне этой девки. Сказать по правде, они не только жаловались друг дружке, пока сидели в одиночестве, – они перешептывались также и о том, что, не иначе, мореходы выловили из воды не обычную девку, а какую-нибудь нереиду, дочь морского старца Нерея.
Фэйдра и Хели были совершенно согласны между собой в том, что именно это и произошло, и спорили лишь о том, кто именно из полусотни нереид оказался на галере Драконта Главка. Поскольку в Коринфе были воздвигнуты статуи Галены, божества спокойного моря, и Талассы, которая держит на руках юную Афродиту, то черты лиц этих нереид были отлично знакомы наложникам Драконта, и они отвергли мысль о том, что на галере оказалась одна из этих нереид. Но какая же тогда?
Может быть, Панопея, одна из красивейших дочерей Нерея, которую морские скитальцы призывают во время шторма? Но штормом и не пахло, ветры дули самые благоприятные и мягкие, да и ничего красивого в спасенной девке не было! Тогда, возможно, это Сао – спасительница, которая обеспечивает безопасность плавания? Может быть, судну грозила беда, и Сао явилась, чтобы спасти его?..
Но если ее заботила лишь судьба галеры, почему это спасение она начала с того, что совершенно лишила разума ее владельца?!
Нет, это не добродушная Сао. Это одна из тех неотразимых чаровниц, что заманивают людей в свои любовные сети и сводят с ума.
О, сколько рассказывают страшных историй о том, как гребцы на той или иной галере спасли тонущую красавицу и даже позабавились с ней всей командой, причем с полного ее согласия – она сама искушала их! – но это оказалась нереида, и потом, когда она бросилась в море, за ней последовали и все мужчины, не в силах перенести разлуку с колдовской возлюбленной!
Конечно, конечно, это одна из них: Диона, Орифия, Дорида, Иоанесса, Эфира, Калипсо, Легейя, Феруса, Немертея, Протомедея или любая другая – да какое имеет значение, как ее зовут, если в опасности жизнь господина… а также, быстренько сообразили Фэйдра и Хели, их собственные жизни: ведь неизвестно, как поступят с ними наследники Драконта Мейкдона Главка, если он погибнет! К тому же у него нет наследников, он еще вообще не женат. Как бы его наложников – да и груз! – не присвоили капетаниос и команда. Груз, конечно, тайно продадут, а девушку и мальчишку оставят для собственного развлечения – для развлечения полусотни крепких и сильных мужчин! – а потом, когда гребцы уморят эти изнеженные подстилки Драконта своими грубыми ласками, их тела просто-напросто сбросят за борт, на корм рыбам…
Картины собственного ужасного будущего вмиг возникли в воображении наложников. Слезы уже готовы были хлынуть из их глаз, когда из-под полога выглянул Мавсаний и требовательно махнул рукой.
Фэйдра и Хели переглянулись.
Что это значит? Зачем их зовет Мавсаний? Не потребует ли он, чтобы они прислуживали очнувшейся нереиде? Ох, нет, они не решатся и дотронуться до нее!
А может быть, это вовсе никакая не нереида, а самая обычная девка, которая теперь умерла? И Мавсаний не хочет будить уставших гребцов, а прикажет, чтобы Фэйдра и Хели сбросили ее в море?
Ну, этот приказ они исполнят с удовольствием!
Наложники, отталкивая друг друга, вползли под полог – да так и замерли при виде своего господина, который склонялся над неподвижно лежащей незнакомкой, целовал ее, гладил и исходил над ней страстными вздохами. Сразу было видно, что он умирает от желания, переполнившего его чресла, и через миг Фэйдра и Хели поняли, зачем их позвали в эту палатку: чтобы их тела заменили господину другое тело…
И началось небывалое буйство плоти! Господин брал их снова и снова, то Фэйдру, то Хели, терзая их и мучая, но терзаясь и мучаясь сам, потому что взор его был устремлен на неподвижное тело девки… нереиды, конечно, искусительницы-нереиды, – теперь у Фэйдры и Хели не осталось совершенно никаких сомнений!
Нет, не Фэйдрой и Хели обладал Драконт – они были лишь сосудами, в которые он изливал переполнявшее его желание. На их месте сейчас могли оказаться любые другие рабыня и раб – Драконту было бы все равно. Ведь никто не смог бы заменить ему этого морского чудища, которое лежало перед ним, бесчувственное ко всему, дразня и распаляя его снова и снова – именно этой своей неподвижностью и недоступностью!
Уже почти на рассвете Фэйдра и Хели были, наконец, отпущены господином. Они выползли из-под полога, где всю ночь творилось неистовое, почти страшное в своей оголтелой страстности любодейство, чувствуя себя так, словно их поимел не один мужчина, а команда целой галеры, а то и нескольких. Оба мечтали лишь об одном – уснуть, уснуть… Но, как только они дотащились до укромного уголка под бортом и кое-как примостили там свои измученные, ноющие от боли неистовых сношений тела, рядом появился Мавсаний и чуть слышно прошептал:
