— Тут Вы хозяйка — Вам и решать! — заверил ее Иган, — но, если Вам тяжело, то не надо, не мучайте себя. Как-нибудь в другой раз…
— Ладно, уговорил, — Орана перехватила гитару поудобнее, — еще одну, последнюю на сегодня.
По комнате заструился неторопливый ритм вальса. Иган закрыл глаза, полностью обратившись в слух.
Я построила дом
Из мечтаний и снов,
Для себя и для лучших друзей.
В этот мир смотрит он
Через сотни окон
Распахнув ему сотни дверей.
В нем есть смех и веселье,
Есть горе и боль.
И рассвет и полночная тьма.
Тут богатство и слава,
Или тишь и покой —
Что хочу, выбираю сама.
На замок запереть
Свою скуку могу
Я одним мановеньем руки
В моей связке есть ключ
Для любовных утех
И для ласк, что как воздух легки.
Но как мне отыскать
Ту счастливую дверь,
За которой судьба меня ждет?
Говорят мне подруги:
Надейся и верь,
И само тебя счастье найдет.
Год за годом летит,
И морщин письмена
Все явней в ярком свете утра.
И все чаще встает
Предо мною стена
Там, где дверь открывалась вчера.
Я построила дом
Из мечтаний и снов
Для себя и для лучших друзей
Но закрыты все двери
Его на засов
И я таю в объятьях теней.
Иган открыл глаза, с неохотой расставаясь с усыпляющей магией музыки. Орана осторожно поставила гитару в угол. Поймав ее взгляд, он увидел в нем скрытую боль, словно окончившаяся песня все еще продолжала звучать в ее душе.
В этот миг порыв ветра ворвался в приоткрытое окно и громко хлопнул входной дверью, загасив оплывший огарок. Иган торопливо зашарил рукой по столу.
— Что ты ищешь? — Орана подошла и остановилась прямо перед ним.
— Огниво.
— Зачем?
— Зажечь свечу, — Иган медленно повернулся к едва различимой в темноте женщине. Его лица коснулось легкое дуновение воздуха, когда ее платье с тихим шелестом упало на пол.
— Зачем?
На небе зажглись первые звезды, и сверчки уже затянули свою заунывную песню, а во дворе, при свете факелов, несколько взмыленных гвардейцев продолжали истово отрабатывать новые упражнения и приемы. Две недели занятий буквально перевернули все их представления о фехтовании с ног на голову. Зато теперь, когда в их головах будто прорвало старую дамбу, и в них проснулось понимание, постоянные тренировки стали для солдат куратора чуть ли не самым важным делом в жизни. Тем более, что продолжительность этой самой жизни находилась в прямой зависимости от их усердия. Лязг мечей порой не стихал даже ночью.
На увитый густым плющом балкон второго этажа, еле различимая в тенях, шагнула рослая широкоплечая фигура.
— Госпожа?
— Да, Чеп, я слушаю, — стоящая у парапета Орана даже не пошевелилась, глядя вниз сквозь листья.
— Йелс идет на поправку, скоро он снова встанет в строй.
— Прекрасно! А что с Колеском?
— С ним сложнее, но сестры говорят, что его жизни ничто не угрожает, хотя поваляться ему придется изрядно.
— Хорошо. Что еще?
— В остальном все как обычно: мечи наточены, лошади накормлены.
— Спасибо, Чеп. Можешь идти.
— Госпожа?
— Что?
— Говорят, что вчера, во время налета на Бадейкин Ров, среди людей Криворукого опять видели тех двух незнакомцев, и они расспрашивали всех об одном человеке. Судя по описанию, речь шла о нашем госте.
— Я знаю.
Чеплок подошел ближе и тоже посмотрел вниз, на Игана, который, сидя ни табурете, наблюдал за тренирующимися солдатами и время от времени делал им замечания, подкрепляя свои слова длинной хлесткой хворостиной.
— Почему Вы не скажете ему, что его разыскивают?
— Я не хочу, чтобы он сбежал. Он очень ценен для нас.
— Вам не кажется, что его присутствие, точнее, его поиски тоже обходятся нам очень и очень недешево? Криворуковцы осмелели и, похоже, собираются разграбить всю округу. Если так пойдет и дальше, то рано или поздно они и к нам на порог заявятся.
— Они не посмеют.
— Мне бы Вашу уверенность, — покачал головой Чеплок, — в их рейдах чувствуется система. Они его ищут, и круг их поисков неуклонно сжимается вокруг Кабаньего Холма.
— Почему ты считаешь, что, получив желаемое, они угомонятся?
— Я не утверждаю, но такой исход представляется мне вполне вероятным. Можно поговорить с Иганом, чтобы он сам попробовал их убедить.
— Криворуковцев словами не остановишь. Они вошли во вкус, а, утратив цель, они начнут атаковать хаотично, как прежде. Лучше не станет. А вот от Игана есть вполне ощутимая польза. Этого, надеюсь, ты отрицать не станешь?
— Что есть, того не отнять. За последнее время наши потери сократились в разы. Ребята, особенно новички, теперь чувствуют себя гораздо уверенней.
— И это после всего пары недель тренировок! Я же говорю, сейчас он крайне ценен для нас!
— Для нас или для Вас?
— Что ты хочешь сказать? — Орана повернулась к солдату. На ее укрытом тенью лице холодно поблескивали глаза, — давай, выкладывай.
— Боюсь, что я и так сказал слишком много, — потупился Чеплок, — мне нечего добавить.
— Не стесняйся, мы же с тобой в детстве на одном горшке сидели, говори.
— Я не могу это сформулировать… все на уровне ощущений, интуиции…
— И?
— Мне кажется, что Вы слишком уж сильно… ну… привязались к Игану.
— С чего ты взял?
— Вы столько времени проводите с ним вместе — на тренировках, на охоте. Завтракаете за одним столом. Мне Вы такой чести не оказываете.
— Извини, Чеп, но ты — мой подчиненный, а Иган — мой гость.
— Вы не находите, что для гостя он иногда слишком много себе позволяет.
— Дело в том, что для него я не командир, не сюзерен, не политический союзник. Я для него — никто, а потому Иган может думать обо мне все, что хочет, и высказывать мне все, что думает. С другой стороны, он — единственный, с кем и я могу свободно говорить на отвлеченные темы, не приправляя свои слова скрытым смыслом и не отыскивая второе дно в его рассуждениях. Согласись, в нашем непростом мире такая возможность представляется нечасто.
