Едва я настроился на нужную волну, как в голову пришла мысль: будь все возможно, я бы сменил профессию. Преподаватель – это, конечно, благородное, всеми уважаемое занятие, но до смерти надоело учить детей тому, что им не нужно и не интересно. Естественно, возьмись я за преподавание несколько иначе, можно было бы пробудить в них интерес к учебе, но тогда пришлось бы строго следовать официальной программе и использовать методику, совершенно неприменимую к современным школьникам. С одной стороны; требования начальства, с другой – особенности учеников; как же мне осточертела жизнь между молотом и наковальней! Давно хотелось новизны: радикально сменить профессию и реализоваться в творчестве. Я мечтал превратить хобби в профессию. А моим главным увлечением, можно даже сказать страстью, была фотография. Больше всего мне нравилось схватывать выражение лиц, снимать портреты, глядя на которые сразу понимаешь, что за человек перед тобой, что он чувствует, о чем думает. Меня привлекала свадебная фотография. Будь все так просто, как в воображении, я бы открыл свою фотостудию. Не очередную фабрику по тиражированию шаблонных снимков, а место, где делают «живые» фотографии, которые передают настроение момента, схватывают мимику, заглядывают человеку прямо в душу. Каждый снимок рассказывал бы целую историю. Глядя на них, было бы ясно, что думает и чувствует тот или иной гость: переживания родителей, надежды и страхи свекрови с тещей, завистливый взгляд старшей сестры, годающей, когда же придет ее черед, недоверчивость в глазах разведенных супругов, которые смотрят на новобрачных как на детей, верящих в существование Санта-Клауса. И конечно, я хотел бы запечатлеть счастье людей, чтобы потом, взглянув на фотографию, они могли вновь ощутить атмосферу того великого дня и вспомнить свои чувства. Ведь удачный снимок куда красноречивее длинной речи.
Моя студия пользовалась бы огромным успехом. Специализированные журналы заинтересовались бы моими фотографиями и опубликовали некоторые из них. И тогда мой талант получил бы признание. Да, это было бы круто. Я не стал бы задирать цены, чтобы любой желающий мог заказать фотосессию, и все же зарабатывал бы вдвое, а то и втрое больше, чем в школе. У меня бы наконец появился собственный дом. Прекрасный дом! Я бы сам нарисовал план и следил за его строительством. Вокруг разбил бы сад и по выходным читал там книги, развалившись в шезлонге в тени тополя, а потом лежал на траве и дремал, вдыхая аромат маргариток. Конечно, я жил бы не один, а с любимой и любящей женщиной, это точно. А еще взял бы уроки игры на фортепиано. Мне всегда так хотелось играть на каком-нибудь музыкальном инструменте! Наконец-то можно реализовать мечту. По вечерам, сидя в большой гостиной, я бы играл ноктюрны Шопена и слушал, как потрескивает огонь в камине, а время от времени приглашал друзей и играл для них. Мое счастье было бы заразительным.
– Жареная рыба, месье.
– Что, простите?
– Вам лимон или острый соус?
– Лимон, благодарю вас.
На тарелке лежала целая рыбина и, казалось, укоризненно смотрела круглым глазом. Мне стало неловко: пока я мечтал о счастье, она умерла, чтобы стать моим ужином, и теперь напоминала о своей тяжелой судьбе.
Я очень удивился, поняв, что мое желание вполне осуществимо. Оказывается, чтобы стать счастливым, не нужно быть ни миллиардером, ни рок-звездой, ни известным политиком. И все же эта простая мечта казалась мне недостижимой. Я даже немного разозлился на целителя за то, что он приоткрыл дверцу и позволил взглянуть, какой могла бы быть моя жизнь. Разозлился на дверцу, которая вот-вот захлопнется, оставив лишь горький осадок и ясно показав, как далеки фантазии от реальной жизни.
Оставалось второе задание. Я задумался, где найти компьютер, подключенный к Интернету. Конечно, в отеле, причем в самом шикарном, ведь такая роскошь есть только там. Правда, велик риск нарваться на отказ, ведь я не вхожу в число постояльцев. Ладно, завтра попробую. Придумаю правдоподобное объяснение и загляну в одну из роскошных гостиниц, расположившихся на побережье.
Рыба, казалось, не одобряла мою идею. В ее глазах читался все тот же немой укор. У меня совсем пропал аппетит, и я попросил счет, не съев и половины. Прости, старушка, ты зря умерла.
Выйдя из ресторана, я снова погрузился в пьянящую уличную атмосферу. Ханса и Клаудию я встретил уже около зала церемоний. Стоя перед входом, они торопливо поглощали не особо аппетитные на вид сэндвичи. А что, зачем доставлять себе удовольствие? Перекусить на ходу гораздо быстрее и, что важно, дешевле, чем в кафе. А эти голландцы – такие практичные люди.
– Добрый вечер, Джулиан! – поприветствовали они хором.
– Добрый! Ну что, сколько храмов посетили?
– Скажем так, день прошел не зря, – ответил Ханс.
– Концерт скоро начнется, – напомнила Клаудия.
Зал церемоний представлял собой открытый амфитеатр. Когда мы пришли, он был уже почти полон, и мы заняли свободные места в последнем ряду – на самом верху, зато посередине. Я как меломан со стажем уже кое-что знал о гамелане, инструменте, напоминающем огромные бамбуковые ксилофоны и издающем ограниченное количество довольно грубых звуков. Их было штук восемь на сцене, и, когда начался концерт, меня поразил наполнивший амфитеатр шум. Казалось, я сейчас оглохну от какофонии, но потом сквозь гам стало пробиваться нечто вроде мелодии. Под конец я даже готов был признать, что в этой столь непривычной для западного уха музыке есть определенный шарм. В какой-то момент чувствуешь, что монотонное повторение одних и тех же мелодий действует гипнотически: такое впечатление, будто навязчивые звуки проникают прямо в мозг, погружая тебя в странное состояние. В амфитеатре стоял сильный запах ладана, исходивший сразу из нескольких мест и словно окружавший зрителей. Прошло минут десять-двадцать, а может, и больше – я абсолютно потерял ощущение времени, – и на сцене появились танцовщицы. Они были одеты в роскошные традиционные костюмы, одновременно яркие и изысканные, на головах сложные прически: волосы, убранные в пучок, украшенные жемчугом и прозрачными лентами. В каждом движении сквозила невероятная женственность и грация. Заметив издалека их полузакрытые глаза, я понял, что они в трансе и танцуют под гипнозом. Поразительное зрелище – танцовщицы, пребывающие в измененном состоянии сознания, при этом идеально чувствующие ритм и двигающиеся под звук гамеланов, который не только не дает им выйти из транса, но и передает это состояние зрителям. Они двигались очень слаженно и мерно. Главную роль в танце играли руки. Невероятно изящная и кодифицированная жестикуляция поражала элегантностью и точностью. Публика была настолько увлечена происходящим на сцене, что тоже готова была войти в транс. Надо сказать, этому весьма способствовал разлитый в воздухе запах ладана. Один Ханс время от времени поглядывал на часы. Клаудию спектакль, очевидно, завораживал. Было ощущение, что она вот-вот оторвется от земли и застынет в состоянии левитации, что, конечно, весьма заинтересовало бы ее ученого мужа. Постепенно ритм убыстрялся, а отупляющий рев гамеланов становился все громче, окончательно завладевая мозгом и не давая покоя душе, которая, казалось, уже не принадлежала мне. Запах ладана словно пропитал тело, проникнув вглубь моего существа. В голове плясали световые пятна, а каждая клетка тела вибрировала в ритме перкуссии.
