— Да, наверное, — говорит Трейси. — Где они были?
— В доме Спрингхилов.
Трейси с Фионой переглядываются, но ничего не говорят.
Я поднимаю сумку-холодильник.
— Она становится всё тяжелее. Как полагаете, мы можем увидеть Джонни?
Трейси ставит газировку на стойку и жестом приглашает нас следовать за ней к закрытой двери в дальнем конце квартиры.
— Не входите, пока я не скажу, и ничего не говорите, пока я не скажу ему, кто вы такие. Учёные своего рода обсессивно-компульсивные
[292] личности. Не принимайте близко к сердцу, если он будет вас игнорировать какое-то время.
— Понял.
Она открывает дверь и говорит: «Джонни?». Словно беседует с нервным шестилетним ребёнком.
— Здесь несколько друзей хотят тебя увидеть. Могу я позволить им войти?
Я ничего не слышу, но Трейси приглашающе машет нам рукой.
— Джонни, это Аллегра и Старк. Они принесли тебе подарки.
Она кивает нам поставить сумку-холодильник и мармеладки на пол рядом с Джонни.
Джонни Сандерс сгорбился над металлическим раскладным столиком с увеличительной маской на гладкой белой голове. Он изучает что-то микроскопическое в левой руке, а его правая рука парит над предметом с тонкой кисточкой. На нём лишь чёрные треники, и ничего больше. Он похож на готового нанести удар богомола-альбиноса. Джонни не просто тощий. Он тощий, как из Освенцима. Можно пересчитать все его рёбра. Практически чиркнуть по ним спичкой. Но он не выглядит больным или слабым, скорее отдельной породой людей-минималистов, созданных с целью занимать в мире как можно меньше физического пространства.
— Джонни, можешь поздороваться?
— Минутку, — бормочет он.
Его правая рука двигается почти незаметно. Я не уверен, что Аллегра или Трейси видят это. Я едва уловил движение, а ведь я могу видеть вплоть до кварков в его ногтях.
Джонни удерживает свой микроскопический объект на расстоянии вытянутой руки, секунду рассматривает, дует на него и кладёт в перевёрнутую крышку от маленькой коробки. В крышке дюжины других предметов размером с блоху. Явно удовлетворённый, Джонни поворачивается и глядит на нас. Он улыбается и на мгновение становится похожим на человека.
— Привет. Я Джонни.
Он встаёт и протягивает руку. Это рефлексивный жест. Что-то, чему он научился или помнит из другой жизни. Аллегра пожимает, и я следом. Он держит мою руку и смотрит на меня, склонив голову набок, как собака, прислушивающаяся к странному звуку.
— Они принесли тебе кое-какие вкусности, — говорит Трейси.
Джонни трогает ногой сумку-холодильник и пакетики с конфетами.
— Спасибо.
— С радостью, — говорю я. — Не возражаешь, если мы присядем?
— Нет, конечно.
Трейси достаёт из кладовки пару складных стульев.
Джонни скрещивает длинные ноги и ждёт, когда мы начнём. Я слышал, что покойники обычно терпеливы. Что им ещё остаётся?
Аллегра достаёт из наплечной сумки старый «Полароид».
— Не возражаешь, если я тебя сфотографирую?
Джонни улыбается и садится ровно.
— Так хорошо? — Спрашивает он.
— Идеально, — отвечает Аллегра. Она нажимает кнопку и срабатывает вспышка. Моторчик камеры скрипит и выбрасывает снимок. Аллегра берёт фотографию и кладёт на колени, пока та проявляется.
— Джонни, ты знаешь о других мёртвых людях в городе? — спрашиваю я.
— Не особо.
— Прошлой ночью некоторые выбрались на улицы. Скорее всего, они доставят много неприятностей.
— Мне жаль. Но я о них ничего не знаю. Я знаю, что я один из двадцати семи, но я мало что знаю о других восставших.
Было мало шансов, что эти умные могут иметь представление о или психическую связь с тупыми.
— А что такое эти двадцать семь?
— Не знаю. В моём понимании никто не знает.
— Тебе здесь нравится? Хотел когда-нибудь выбраться из этой комнаты?
— Мне нравится здесь. Трейси и Фиона замечательные, и другие люди, которые приходят в гости, в основном очень милые.
— В основном, но не всегда. Кто не был милым? Кабал?
Джонни пожимает плечами.
— Он старался быть милым, но я не думаю, что это в его характере. Мне кажется, он очень сложный человек.
— Кабал хотел забрать тебя отсюда, от Трейси с Фионой?
— Нет. Мы просто беседовали.
— О чём?
— Не помню.
Так вот как я могу кончить, если умрёт моя старкова часть? Пускающим слюни на торазине
[293] психическим больным. Или я буду чем-то другим? Думаю, я уже нечто другое. Не то, чтобы это сильно помогало. Чем сильнее становится это ангельское видение, тем глубже я могу заглядывать в предметы. Но я всё ещё не могу быть уверен, является ли Джонни хорошо говорящим Бродячим или жульничеством Ф. Т. Барнума
[294].
Аллегра наклоняется и протягивает мне фотографию. Встроенный в камеру анимаскоп может запечатлеть на плёнке жизненную сущность. Джонни на ней нет. Фотография представляет собой обычный снимок скучной комнаты, за исключением чёрной дыры в форме Джонни посередине. Значит, это правда. Джонни мёртв, как корн-доги
[295].
Интересно, что покажет эта камера, если я разрешу Аллегре сфотографировать меня?
— Джонни, ты когда-нибудь кусал кого-нибудь? Ты когда-нибудь убивал кого-нибудь и превращал в своё подобие?
— Это переходит всякие границы, — говорит Трейси.
Джонни поднимает руку.
— Всё в порядке. По правде говоря, я не знаю. Думаю, я был мёртв довольно долго, прежде чем проснулся и стал тем, кто я есть сейчас. Полагаю, я мог причинить вред каким-нибудь людям, когда был зетом.
Я не ожидал, что он вообще знает это слово, не говоря уже о том, чтобы использовать его.
