Парень с дробовиком начинает палить, едва переступив бордюр, тесня меня обратно к водохранилищу и стараясь отрезать, чтобы я не смог помочь Люциферу. Хороший план. Пока у него в руках эта бомбарда, я не побегу навстречу заряду двойной нулёвки
[166] и не стану атаковать его. Я делаю в точности то, чего он хочет от меня. Падаю.
На оружейном языке это называется стрельба в падении. Вы падаете назад, одновременно поднимая оружие и стреляя. Если у вас хорошо получается, то падение — отличный способ стрелять в вооружённого нападающего, не схлопотав пулю в ответ. К сожалению, я в этом не силён. К счастью, попасть в темноте во что-то наацем намного проще, чем пулей.
Я щёлкаю наацем вверх и наружу, нанося ему отметину сбоку на горле. Судя по забившему оттуда красному фонтану, должно быть, я перебил сонную артерию. Удачный бросок. Вдвойне удачный, потому что его приятель с G3 поворачивается взглянуть и получает в лицо струю кровавого спрея. Ослеплённый, он вскидывает винтовку, но слишком боится попасть в Люцифера или одного из своих людей, чтобы стрелять. Он пытается вытереть глаза рукавом. На то, чтобы прочистить один глаз, у него уходит около десяти секунд. Достаточно долго, чтобы я успел сложить древко нааца и раскрутить его как хлыст, нанеся парню удар в центр груди. Его бронежилет не даёт наконечнику копья проникнуть глубоко, но то, как он заскрипел зубами, говорит мне о том, что есть контакт.
Я бросаюсь вперёд, доставая нож. Всё ещё полуслепой и раненый, он начинает панически палить. Это более достойно, чем просто стоять там. Мой пиджак расстёгнут, и ткань откидывается назад, когда пара его выстрелов проходит слишком близко от меня. Наконец он прочищает оба глаза, но я уже прямо рядом с ним, так что это не поможет. Я врезаюсь плечом ему в грудь прямо в то место, куда попал наац, и он с глухим стуком падает на спину. Прежде чем он успевает среагировать или врезать мне прикладом винтовки, я вонзаю чёрный клинок прямо ему в горло, пока не чувствую, как оно проходит через позвоночник.
Я оглядываюсь на Люцифера. Остальные четверо парней окружили его.
У двоих из тактической команды «тазеры»
[167] размером с РПГ. Ещё у двоих нечто, выглядящее как промышленные сеткомёты. Эти двое застыли наготове, ожидая, пока электрические парни загонят Люцифера в их любящие объятия. Что означает, что они стоят там как парочка мачо-уток, которые прямо перед началом охотничьего сезона обдолбались и вытатуировали мишени по обеим сторонам голов. Но я не могу быть уверен, что в их оружии нет встроенных аварийных винтовок на случай, если не сработает нелетальная часть.
Я хватаю G3 и всаживаю две пули в голову ближайшей утки, чтобы посмотреть, станет ли кто-нибудь стрелять в ответ. Все смотрят на меня, но никто не стреляет. Я даю второй утке две пули в грудь и одну в голову, чтобы убедиться, что он уже не поднимется. Остальным двоим не так повезло.
Есть много теорий, посвящённых бою и приёмам ведения войны, от «Искусства войны» Сунь-Цзы до тотальной войны фюрера, «когда ты ‘ракета’, то ‘ракета’ до конца»
[168]. У всех этих теорий есть одна общая мысль: знай своего врага. Его тактику, сильные и слабые стороны. Тогда в девяноста девяти процентах случаев ты заставишь его пищать как церковная мышь и драпать как Дорожный бегун
[169]. Конечно, если ошибёшься, то станешь трёхметровым бананом, а парень, с которым бьёшься — Кинг-Конгом с голодухи. Это в своём роде описывает мерцающих близнецов
[170] c «тайзерами»-переростками.
Видя, что остальные члены их команды мертвы, они делают единственное, что могут. Стреляют в Люцифера и не прекращают накачивать его зарядом бодрости, надеясь самостоятельно свалить с ног.
Насколько я видел, всё это время Люцифер только и делал, что наблюдал за происходящим, словно в зоопарке, гадая, что же такого смешного дальше собираются сделать обезьянки. Хотя, когда втыкаются дротики «тайзера» и начинает течь электричество, он вздрагивает. Затем застывает на месте, и секунду мне кажется, что его так сильно поджарили током, что у него замкнуло мозги. Мгновение спустя он вытягивает руки в жесте, вызывающим неприятные воспоминания. Телохранитель или нет, я к нему и близко не подойду.
Люцифер, некогда величайший из всех ангелов, вызывает не один, а два пылающих гладиуса
[171]. Он делает ими плавный синхронный мах сверху-вниз, разрезая надвое обоих тайзеровцев. Мечи между стрелка́ми, и опущены вниз. Он поднимает руки под углом и бьёт бандитов чуть выше пояса, но не останавливается. Продолжает движение, пока мечи не проходят сквозь них. Их тела — не что иное, как груды горелого мяса, и они разлетаются на части, как террористы-смертники на барбекю на заднем дворе.
Люцифер стоит с опущенной головой, уставившись в землю и изучая тлеющее месиво. Интересно, как давно он последний раз пользовался этими мечами? Наверное, они и ему навевают забавные воспоминания. Наконец он поднимает голову и направляется ко мне.
Я инстинктивно вскидываю винтовку к плечу, целясь ему в левый глаз. Он замирает. Внимательно смотрит на меня, гадая, что я делаю и почему. Наконец опускает руки, и мечи гаснут. Я роняю винтовку к боку.
Он подходит, как будто собираясь что-то сказать, но в нашу сторону по улице с рёвом несутся два фургона без опознавательных знаков. Подкрепление для первой команды. Я отбрасываю пустую винтовку и несусь к лимузину, завожу его, включаю заднюю и давлю в пол педаль.
Фургоны разгоняются примерно до семидесяти, и я набираю столько же, когда мы врезаемся. Фургон номер один разносит мне задний бампер и взгромождается на багажник. Затем фургон номер два заползает прямо на задницу первого, толкая его и лимузин по дороге ещё на три метра. Хорошо, что я не делал ничего существенного со своими позвонками, а то у меня наверняка бы заболела шея.
Оба фургона затихли и дымятся, но люди внутри застряли ненадолго, а я не собираюсь ждать, пока Ли Марвин
[172] со своей Грязной дюжиной
[173] выберутся пострелять.
