Участок пустует не на сто процентов. Посередине стоит маленький домик, каркасно-щитовой сортир-переросток, настолько поглощённый сорняками, вьющимися растениями и плесенью, что я даже не могу назвать его первоначальный цвет. Он немногим больше лачуги. Пережиток тех дней, когда в Лос-Анджелесе было настолько вольготно, чтобы позволить себе фруктовые сады, нефтяные скважины и овцеводческие фермы. Не то, чтобы это место когда-то было одним из них.
Богатые Саб Роза не похожи на богатых гражданских. Гражданские носят своё богатство прямо на шее. Они покупают крутые тачки вроде «Бугатти». Часы за двадцать тысяч долларов, которые могут сказать вам, сколько времени нужно электрону, чтобы пёрнуть. И большие красивые особняки на холмах, вроде Авилы, подальше от Богом брошенных детей, обитателей равнин.
Богатство Саб Роза работает в общем-то на противоположной идее. Насколько тайными и невидимыми ты можешь сделать себя, своё богатство и свою власть? Успешные семьи Саб Роза не живут в Вествуде, Бенедикт-Каньоне или на холмах. Они предпочитают заброшенные социальные жилые комплексы и уродливые безымянные коммерческие районы с торговыми центрами и складами. Если им повезёт или они пробудут здесь достаточно долго, то смогут позволить себе каркасно-щитовой сортир-переросток на пустыре на Скид Роу. Скорее всего этот дом выглядел в точности таким заброшенным и жалким последние сто лет. До этого, вероятно, это была разрушенная бревенчатая хижина.
Я паркую «Ти-Бёрд» на другой стороне улицы и трусцой бегу к дому. Лишь несколько уличных фонарей и охранное освещение склада. И больше ничего живого. Ни одной фары в поле зрения.
На двери потускневший молоток. Стучусь. Дверь открывает женщина. Ещё один маршал. Она женский эквивалент уэллсовой моды людей в чёрном.
— Добрый вечер, мэм. Сбор средств для ЮНИСЕФ
[116].
— Старк, верно? Входите. Маршал Уэллс ждёт.
— А вы?
— Та, кого вам не нужно знать.
Она впускает меня. Внутри всё так же прогнило и обветшало, как и снаружи. Она ведёт меня на кухню.
— Мило. Защита и моральное превосходство за две целых четыре десятых секунды. Новый рекорд скорости на суше.
— Маршал Уэллс сказал, что вы любите болтать.
— Я же душа компании.
— Это до или после того, как отрезаете людям головы?
— Я отрезаю головы только своим врагам. Друзьям я разбиваю сердца.
— То есть, получается, ноль разбитых сердец?
— До ночи ещё далеко.
Она останавливается у двери. Где должно было быть заднее крыльцо, если бы не развалилось ещё в те времена, когда Колумб отправился в своё большое плавание.
— Уэллс в рабочем кабинете.
— Спасибо, Джулия.
— Откуда вы знаете, что меня зовут Джулия?
Её сердечный ритм просто подскочил. Я здесь посреди ночи, и мне недоплачивают из-за Уэллса. Я не должен вымещать это на ней. Я улыбаюсь, стараясь выглядеть мило и успокаивающе.
— Ничего особенного. Просто безобидный трюк.
— Больше так не делайте.
— Было бы немного глупо угадывать чьё-то имя дважды.
Маршал Джулия прислушивается к чему-то в своём наушнике.
Она говорит в свою манжету: «Принято», — и смотрит на меня.
— Это ваш «Тандербёрд» на другой стороне улицы?
— Нет.
— Но вы на нём приехали сюда.
— Да.
— Вы приехали сюда на краденной машине?
— Уточните определение «краденной». Я же не собираюсь оставить её.
— Полагаю, у вас нет ключей?
— Шутите, правда?
— Она направляется обратно к входной двери, говоря с кем-то в наушнике.
— Мне нужно, чтобы кто-нибудь эвакуировал красно-белое купе «Тандербёрд» с места расследования на Шестой улице.
Я выхожу на задний двор, вполне уверенный, что маршал Джулия не будет моим тайным Сантой на рождественской вечеринке Национальной безопасности.
Сегодня вечером я уже проходил через одну кроличью нору в «Шато», так что не удивился, что у дома за дверью на заднее крыльцо нет ничего общего с теми развалинами, в которые я вошёл. Дом за дверью — это огромный старомодный калифорнийский особняк. Очень западный. Почти ковбойский. Много дерева. Высокие потолки в два этажа. Кожаная мебель прямо из старого фильма Крысиной стаи
[117]. Большие панорамные окна выходят на пустыню и горы Сан-Габриель.
Этот спрятанный внутри другого дом Саб Роза кишит людьми Уэллса. В одной только гостиной не меньше дюжины экспертов-криминалистов. Они используют много странного оборудования, которое я никогда прежде не видел, больше похожего на таинственные ангельские технологии Стражи. В комнате полно агентов, скрытых за вспышками света, на коленях засовывающих пищащие зонды под мебель или прячущихся за незакреплёнными прозрачными экранами, демонстрирующими причудливые супер-увеличенные изображения волокон ковра.
— Эй, покойничек, сюда.
Это Уэллс кричит мне из дальнего конца дома. Он никогда не устаёт напоминать мне, что официально я мёртв и вне поля зрения копов и большей части правительства. Но лишь до тех пор, пока веду себя паинькой со Стражей. Это неплохая угроза. Без них моя жизнь была бы намного сложнее.
По пути в кабинет я встречаю ещё десяток агентов в коридоре, и ещё шестерых в самом кабинете. Посреди трескотни всасывающих улики пылесосов и снующих вокруг зондов в поисках следов эфира, я едва слышу свой собственный голос.
— Уэллс, за каким чёртом тебе столько людей?
Маршал не глядит на меня. Он уставился на что-то на другом конце комнаты.
— Ты делаешь свою работу, а мои люди пусть делают свою.
То, на что смотрит Уэллс, заслуживает того, чтобы зваться первоклассным зрелищем. Там алтарь, а над ним двухметровая статуя Санта Муэрте
[118], своего рода пародии на Деву Марию Гваделупскую
[119] в виде старухи с косой. Несмотря на её костлявый вид, она та, кому верующие в неё молятся о защите. Полагаю, тот, кому принадлежала эта статуя, не особо преуспел в этом. Похоже, половина его крови разбрызгана по Святой Смерти, алтарю и стенам. А остальная — в виде миленькой застывшей лужицы ржавого цвета желе вокруг того, что осталось от его тела. То, что лежит на полу, даже нельзя назвать трупом. Этого недостаточно. Выглядит так, словно пытался починить реактивный двигатель, а тот неожиданно завелся.
