Я смогла не только «слепить» себя физически, но и создала своё настоящее. Своими руками, но не без помощи тех, кто был рядом и так и продолжает составлять каждый мой новый день.
И всё же сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что внешний вид-далеко не главное. Да, люди частенько встречают по одёжке, но если для них так и остаётся главным эта самая «одёжка», значит, вам просто не по пути. Это совсем не значит, что эти люди плохие, или с вами что-то не так. Просто вы из разных вселенных... И это совершенно нормально.
Отложив свой последний дневник, я улыбнулась, закрыла окно, из которого стало ощутимо тянуть вечерней прохладой, и бросила взгляд на часы. Вечер скоро перейдёт в ночь, а это значит, Любу пора укладывать спать, иначе Алексей будет негодовать.
Всё, что касалось нашей дочери, всегда происходило под его строгим неусыпным контролем. Хотя, конечно, так считал только Казанский, я же видела - дочь способна свить из него верёвки, и если вдруг ей что-то будет не по нраву, она найдёт способ донести до папы, что и ему нужно передумать по этому поводу.
Поднявшись из-за стола, я помассировала поясницу, морщась от едва приметной боли и мысленно поставив себе галочку перестать налегать на сладкое и выпечку, на которые меня тянуло с самых первых дней второй беременности. Эта тяга уже отразилась на фигуре, а ведь шёл всего лишь шестой месяц, как мы с Казанским узнали, что снова станем родителями. Нет, я совсем не беспокоилась из-за того, что после родов придётся снова сбрасывать вес, но моя поясница была категорически против каждого набранного килограмма. Второе УЗИ уже показало, что у нас будет девочка, что Алексей воспринял так, будто на его улицу снова пришёл праздник. Всячески стараясь угодить мне во всём, он порой доводил происходящее до абсурда, и мне пришлось заявить ему, что беременность не равно болезнь, и если он будет и дальше так продолжать, нам придётся видеться до родов по минимуму. Конечно, я пошутила, но Казанский воспринял всё более чем серьёзно, и, немного подувшись для порядка, перестал усердствовать в своей опеке.
- Вер! Ужинать будешь? Сергей предлагает на улице, - раздался голос Ольги, и я выглянула из комнаты, которую мы занимали с дочерью и Лёшей.
- Буду. Сейчас спущусь. Моих не видела?
- Неа. Гуляют где-нибудь.
Мы проводили выходные на даче Ольги и её мужа, куда часто наведывались последние несколько лет. Люба прекрасно ладила с близнецами Оли, они в ответ в ней души не чаяли, считая младшей сестрёнкой, чем она и пользовалась, вертя ещё и ими, как ей заблагорассудится.
Спустившись в сад, где Сергей уже накрывал стол к ужину, я вдохнула напоенный ароматами летнего вечера воздух и улыбнулась, почувствовав руки Алексея, обнимающие меня сзади.
- Написала? - поинтересовался он, целуя меня в макушку.
- Да. Но только не на форуме. Так лениво было просиживать там, когда здесь так классно.
- Очень классно. Любушка, правда, отказалась в мяч играть. Наверное, всё ещё припоминает то, что днём было.
- И не зря. Ей семь скоро. В это время дети уже спят только ночью.
- Не все.
- Ну, она не хочет.
- Ей нужно много отдыхать. И много кушать.
- Казански-ий... ты опять за старое.
Я повернулась в руках мужа и прищурилась, мысленно готовясь к очередному спору на тему того, что нужно или не нужно Любе. Порой Алексей переходил границы в том, что касалось нужд дочери, которые зачастую отличались от пожеланий самой Любы, и тогда мы с ним обсуждали всё в извечных непримиримых тонах.
- Ладно... я помню наш последний разговор. И ты права была - больше никаких закармливаний.
- И никакого сна днём если не захочет.
- И никакого сна днём, - сдался Алексей. - А теперь зови её ужинать, обещаю больше не быть наседкой.
Нехороший холодок прошёлся по спине, когда я услышала это «зови её ужинать». Даже как-то особенно остро кольнуло с левой стороны, где сердце пропустило удар.
- В каком смысле «зови»? Разве она не с тобой?
- Нет... она домой побежала с прогулки, сказала - к тебе.
Я видела, как лицо Алексея меняется на глазах - превращаясь в застывшую каменную маску, и словно бы вернулась назад, туда, на восемь лет назад, где был вот такой же Казанский. Только сейчас и я испытывала весь тот ужас, что испытал тогда Лёша.
- Дома её точно нет? - выдохнул он.
- Нет... но я проверю.
Слова удалось выдохнуть с огромным трудом. Словно в полусне я видела, как Казанский разворачивается и бежит в сторону ворот, чтобы искать Любу. Кто-то что-то спрашивал у меня - кажется, это была Оля, пока я шла на неверных ногах к дому, прекрасно понимая, что дочери там быть не может.
Близнецы по сотому разу обходили улицу, Казанский так и не вернулся, я, пытаясь держать себя в руках, сидела на крыльце, допивая порцию корвалола, на которой настоял врач, потревоженный звонком Ольги, когда я схватилась за поясницу в очередной раз.
- Давайте вызовем полицию, - снова предложил Сергей, и Оля помотала головой.
- Потом это обсудим. Сначала дождёмся Лёшу.
- Окей.
Я уткнулась взглядом в свои колени, соображая, где может быть Люба. Мне не давал покоя спор дочери с Алексеем, который они затеяли днём. И хоть было совсем непохоже, чтобы Люба вредничала таким образом, я очень надеялась, что причина её пропажи кроется именно в этом.
- Кажется, я знаю, где она... - выдохнула я, поднимаясь с крыльца. - Если найду - позвоню Лёше.
Поднимаясь по крутой и довольно хлипкой лесенке, ведущей в домик, что был устроен на кроне дерева, я молилась, чтобы не оступиться и не рухнуть вниз. И чтобы дочь оказалась внутри. И как только мы сразу не догадались поискать здесь?
Через несколько секунд двери домика открылись и из них высунулась Люба, внимание которой, видимо, привлёк скрип лесенки. Облегчение затопило с головой, но я не произнесла ни слова, продолжая свой путь наверх. Смогла выдохнуть только когда оказалась в домике и набрала номер Лёши, чтобы сообщить ему о том, что пропажа нашлась.
Сама Люба наблюдала за мной с опаской, но на лице её было написано упрямое выражение - подбородок вздёрнут, и сама малышка, кажется, до победного готова отвоёвывать свою свободу и возможность вот так пропасть без предупреждения.
- Наверное, не стоит говорить, что так делать нельзя, - стараясь придать голосу строгости, проговорила я, присаживаясь на перевёрнутый кверху дном ящик, который служил в домике и столом, и стулом, и диваном.
- И тебе залезать сюда тоже нельзя.
- Потому что это домик для детей?
- Нет. Потому что ты могла упасть.
- Мне бы не пришлось этого делать, если бы ты здесь не спряталась.
Люба кивнула, соглашаясь с моими доводами, после чего отошла и принялась смотреть в криво вырезанное в досках окно, выходящее на поле, залитое оранжевым светом вечернего солнца.
