В Зимний паки приехала навестить своих подруг Нарышкина Анна Никитична со своей приятельницей княгиней Натальей Петровной Голицыной. Как повелось промеж них, в первую очередь, подруги обсудили светских дам и кавалеров и, конечно же, праздник, который дал, в честь взятия Измаила, князь Таврический.
— Вот так, сударыни, посреди войны, которая еще не окончена, мы тако славно проводим время в нашем стольном граде, — говорила Анна Никитична.
— А пущай нам все завидуют, — гордо изрекла княгиня Голицына.
— Боже мой, каковая Виттова жена, София Константиновна! Краса невиданная! — восхищалась усатая Протасова.
Задумчивая графиня Александра Браницкая, заметила:
— Она просто сидит, рта не открывает, а все глаза устремлены на нее.
— А коли откроет, так все токмо в рот ей и заглядывают.
— Да в такой ротик, да с таковыми алыми губками, белоснежными зубками, любой так бы и заскочил, в чем есть, — со смешком, морща нос, отметила графиня Нарышкина. — Ей надобно в актерки идти!
— А глаза-то, глаза! — восхищалась Протасова.
— Какого-то фиалкового цвета, крупные, яркие…
— Она совершенна! Какая у нее стать, стройность тела! А ведь сия гречанка — уже мать! — восхищалась Перекусихина.
— Главное ее украшение, на мой взгляд, ее волосы: пышные, ярко-каштановые.
— А руки, руки каковые! А плечи! — ахала Протасова.
— Что же вы про носик молчите, — усмехнулась скромная фрейлина Варвара Головина, — и про белоснежную кожу?
Фрейлина Голицына воскликнула:
— А как себя держит гречанка! Чистая королева. А походка! Не идет, а плывет!
— Боже! Отчего одному человеку и толико красы, — почти простонала Королева.
— Никто из вас не сказал про ее ум! — заметила Варвара Головина. — Она говорит так разумно, что нет человека, кто б ее не слушал. Умом она, как наша императрица! К тому же — хитра.
Протасова замахала руками:
— Ну, уж здесь, вы, милая, дали маху! Куда ей до нашей государыни? Умнее нашей Екатерины Алексеевны, никого на свете не сыщешь! Она у нас сравнима с Соломоном. А вот хитрости в сей гречанке, вестимо, пропасть.
Все согласно принялись изражать свое мнение, на сей счет.
— А в молодости, наша государыня тоже была весьма хороша, — добавила Анна Никитична. — И на нее кавалеры смотрели, не спускали глаз не меньше, нежели с гречанки.
— Уж, коли сам Потемкин государыню полюбил… и по сю пору, не инако, любит, хоть и полюбовниц не счесть.
— А вы ужели не слыхали? Сказывают, Светлейший князь уже остыл к красавице, Софье Константиновне. Нигде с ней не появляется.
— Кого же он теперь любит? — удивленно полюбопытствовала Анна Никитична. — Не Екатерину Долгорукову?
— Кого? Он ко всем переменчив, окроме, как к государыне, — заявила Протасова. — Я в оном не сумневаюсь.
— А как он обхаживал ее на своем празднике! Все теперь об том токмо и толкуют. Сказывают нынешний фаворит токмо зубами и скрежещет, — сказала с некоторой иронией княгиня Наталья Голицына.
— Все Зубовы из ревности и зависти к Таврическому князю не пожелали ехать на праздник, — отметила Протасова.
— Ведаю, что в тот день Платон хворал зубами. А все ж таки теперь не Потемкин, а Зубов при императрице, — с улыбкой парировала, защищая своего протеже, Нарышкина.
— Их таковых, как Зубов, у государыни не первый, можливо, и не последний, а Светлейший князь с ней уж без малого тридцать лет! — заявила княгиня Голицына, укоризненно взглянув на Анну Никитичну.
— Можливо, Зубов ее последняя и самая большая любовь, — паки парировала Нарышкина.
Княгиня Наталья Петровна, вперив руки в боки, громко заявила:
— Не ведаю, как все вы думаете, я едино точно знаю, что Светлейший князь и императрица никогда не расстанутся.
Переглянувшись, и зная, что княгиню Голицыну не переспорить, фрейлины оставили сию материю и принялись жарко обсуждать Потемкинский новый дом и его праздник, допрежь Анне Никитичне не пришла пора уходить.
— Ну, что, подруги, сидела б с вами и до утра, но ждут меня дела. Жаль государыне-матушке сегодни недосуг со мною повидаться. Чаю, у нее все ладно.
— Не сумневайся. Все у нее ладно, — уверила ее Перекусихина.
Протасова, вдруг вспомнив что-то, остановила гостью:
— А вчерась был любопытный анекдот, Анна Никитична. Послушай вот.
Нарышкина, коя была уже в дверях, остановилась:
— Анекдот? Охочая я к анекдотом. Рассказывай, Королева.
Протасова, улыбаясь во весь свой усатый рот, доложила:
— Вчерась, в кабинете государыни представили известного генерала Федора Шестакова. Он, прослужив сорок лет в армии, приехал оформлять документы об отставке.
Перекусихина уточнила:
— Самое главное, в Петербург он попал впервые.
— Так вот, — продолжала Анна Степановна, — Екатерина Алексеевна изразила свое удивление, что впервые увидела столь заслуженного военного и спросила, как же так случилось, что она до сих пор ни разу его не видала?
Протасова замолчала, выдерживая паузу.
— Ну и что дальше, — с нетерпением поторопила ее Нарышкина.
Перекусихина вставила:
— Ты не можешь, графинюшка, вообразить, что ответствовал ей сей неотесанный, необученный этикету, Шестаков!
Нарышкина испуганно расширила глаза. Протасова поспешила закончить:
— Он, не долго думая, отвечал: «Да ведь и я, матушка-царица, тоже вас не знал!»
Испуг у Нарышкиной прошел, но она даже не улыбнулась.
— И все? — спросила она разочарованно. Перекусихина перехватила инициативу:
— Послушай, графинюшка, как ответствовала ему наша императрица.
Сказав оное, она кивнула Протасовой. Та, тоном Екатерины Алексеевны, промолвила:
«Ну, меня-то бедную вдову, где же знать! А вы, Федор Михайлович, все же генерал!»
Анна Никитична взорвалась смехом. Засмеялась и хмурая Голицына. С трудом успокоившись, выпив стакан воды, Нарышкина, все еще хихикая, услышала примечание Королевы:
— Вообрази, как все присутствующие давились смехом, они ведь не имели возможности посмеяться, при императрице. Зато ты нахохоталась от души, душенька!
* * *
После незабываемого праздника, императрица встретилась с Потемкиным через два дня. В последний апрельский день в Санкт-Петербург прибыл курьер с известием от Чрезвычайного посла Семена Романовича Воронцова, что Британия, по-видимому, в войну с Россией не вступит.
Безбородко, чуть согнув свое крупное тело, улыбаясь толстыми губами, преподнес императрице стенограмму заседания правительства Уильяма Питта.
