Оказалось, что все не просто так – на деревне настояла мать: «Как же так, Володечка? Ты, значит, на воздухе, а ребенок все лето в городе?»
Скандалила будь здоров. Кажется, именно тогда их отношения сильно испортились. Отец не скрывал своего раздражения, а мать перестала стесняться – требовала то одежду для Саши, то путевку в пионерлагерь, то билеты на елку. Для себя ничего. Все для дочки.
Взаимное раздражение и злость они уже не скрывали – искрило так, что не дай бог. Тогда прекратились и отцовские ночевки на Вавилова. Впрочем, Сашу это очень устраивало.
Стиснув зубы, отец выполнял все просьбы матери. Доставал билеты, покупал путевку, вещи, фигурные коньки. Наверное, боялся, что мать просто может отказать ему во встречах с дочерью. Зря – мать никогда бы так не поступила, Саша была в этом уверена.
Теперь он не оставался даже на ужин, нервно поглядывал на часы и, пообщавшись с Сашей, торопился уйти.
В Алексашине Саше нравилось: одна улица, двенадцать домов. В основном здесь жили старики. На лето приезжали из города дети, привозили внуков. Мужики сидели на лавочках и говорили «за жизнь», их жены ковырялись в огородах, поносили мужей и орали на внуков. Зато по выходным было весело – молодежь жгла костры, пекла картошку, бренчала на гитарах.
Саша висела на заборе, с интересом вглядываясь во взрослую жизнь.
В воскресенье вечером отец уезжал, и они оставались с Зоей вдвоем. Та занималась своими делами, Саша – своими: читала, вязала куклам одежду, варила кукольные обеды.
Зоя копалась в огороде, варила обед, спала в гамаке, а вечерами смотрела телевизор или уходила к соседке.
Они почти не разговаривали. Да какое там «почти»! Они вообще не разговаривали. Так, ни о чем: «Саша, иди обедать!», «Саша, что будешь на ужин?», «Саша, иди мыться!», «Дай сарафан, я его постираю». Вот и все разговоры. И за обедом молчали, и за ужином. «Доброе утро – спокойной ночи». «Спасибо, все было вкусно». «Спасибо, больше не хочу». «Да, я наелась».
На Зою Саша старалась не смотреть. Точнее – не сталкиваться с ней взглядом. А если случайно сталкивалась, то внутри все холодело. Зоин взгляд! Нет, ненависти там не было! Кажется, не было. Но была железобетонная стена – не пробиться. Впрочем, Саша и не старалась. Тихая, смирная, послушная и спокойная девочка. Ей хорошо было одной, хорошо и совсем не скучно – наблюдать за порхающими бабочками и за жужжащими стрекозами, за розовым закатом, за теплым, барабанящим по жестяной крыше летним дождем. Хорошо было с книжкой, с бумагой, с карандашами.
Каждую пятницу Саша ждала отца – без конца выглядывала за калитку, крутилась у двери и, кажется, очень раздражала этим отцовскую жену.
Отец приезжал с подарками – пусть мелочью, но Саша была счастлива: копеечный пластмассовый пупс из газетного киоска, новый альбом для рисования, шоколадка «Аленка» – какая разница? Она бросалась к отцу на шею и шептала, как сильно скучала.
В деревне она гостила месяц – достаточно и ей, и уж тем более Зое. Та и так проявляла верх благородства. Да и к концу месяца Саша начинала скучать по матери, ей очень хотелось домой.
Прощаясь с Зоей, она страшно смущалась, тихо благодарила ее и отводила глаза. А Зоя и не скрывала свою радость и облегчение – слава богу, кончилась каторга.
Слышала, как отец выговаривал жене, настаивая отдать Саше с собой лукошко черники:
– Витамины, девочке полезно, у нас и так девать некуда, тебе что, жалко? Дай хоть варенье, Зоя! Ты же не жадная!
– Жалко, – резко отвечала Зоя. – Пусть эта сама покупает!
И отец пристыженно замолкал.
Дома начинались расспросы:
– Чем она тебя кормила? Ты не была голодной? А трусики, маечки? Кто тебе стирал? Она? Ты сама? – возмущенно охала мать. – Ну что про нее говорить! У самой детей нет, бог не дал. Что она понимает?
Перед сном, когда обе лежали в кроватях в темноте, мать спрашивала невзначай, мимоходом:
– А как у них с Володей? Не ругаются?
– Нет, – отвечала Саша, – у них все хорошо.
И, разочарованная, мать шумно отворачивалась к стене.
* * *
Сюрприз Саше устроили в самом конце августа, накануне выпускного, десятого класса. Отец ее удочерил – дал свои отчество и фамилию. Теперь вместо Александры Павловны (имя материного отца) Кононовой Саша стала Александрой Владимировной Луцик. И это был ужас: как она объяснит это подружкам и одноклассникам, как привыкнет к новой фамилии? Наверняка пойдут разговоры, сплетни и перешептывания: «Наша Кононова стала какой-то Луцик». Да и фамилия эта Саше не нравилась: «Луцик – куцик». Уж точно мальчишки начнут изощряться: что-что, а дразнить они мастаки!
В школу ноги не несли – шла как на Голгофу. Думала вообще бросить учиться. Но не решилась даже на прогул – послушная девочка Саша.
Классная начала перекличку, и Саша думала, что у нее остановится сердце.
– Луцик, – объявила она, посмотрев на Сашу.
Вздрогнув, Саша опустила голову.
– Луцик! – повторила поставленная в известность классная.
– Я… – просипела Саша.
На нее обернулся весь класс:
– Луцик? А кто это – Луцик?
Все удивленно переглядывались, пополз шепот. Кто-то тихо хихикал, а кто-то громко засмеялся. Прикрикнув и хлопнув ладонью по столу, классная продолжила перекличку.
На перемене Сашу обступили одноклассники, и начались вопросы. Она отвечала коротко:
– Фамилия отца. Родители так решили, меня не спросили. А какая разница? Мне по барабану. Ну и вообще – отвалите!
Конечно, подружки знали, что отец с ними не живет. Но о том, что Саша незаконнорожденная, не знал никто. В классе были дети из неполных семей, но незаконнорожденных не было точно.
Спустя много лет, во время очередной громкой ссоры с матерью, Саша припомнила ей эту смену фамилии:
– Как вы могли? Вы же взрослые люди! Вы что, не понимали, что это для меня значило? Как я все это должна была объяснить одноклассникам? Ну да, а зачем? – Саша зашлась в истерическом хохоте. – Зачем думать о ребенке, правда? Вы думали только о собственных амбициях. Он – о своем благородном поступке, а ты – о том, что вот наконец твою дочь легализовали. Ну и тебя заодно! Теперь у тебя появились права, правда, мама?
– Какие права, – устало ответила мать. – Ты о чем, Саша? Не было у меня прав – никогда, понимаешь? Одно ожидание. Всю жизнь я ждала. А чего – не знаю сама.
Да, и еще той последней школьной зимой родители справили дочери пальто – старое совсем износилось.
Конечно, о дубленке Саша не мечтала – какая дубленка! Но когда стала мерить пальто, разревелась так горько, что отец испугался. Пальто было темно-коричневым, стариковским и вдобавок невероятно тяжелым: еще бы, доисторический драп плюс толстенный – для тепла – слой ватина. К тому же это «чудо» украшал грязно-желтый, плоский и колючий воротник.
