Ее все боятся – и дед, и папаша. Только я ее не боюсь, и она это чувствует. Знает, если что, дам отпор. Вот поэтому она меня и любит. Ну как умеет. Говорит: «Ты, Ленка, в меня! Характерная. Не то, что все эти нюни!»
Конечно, сынка своего, моего папашу она обожает, но это не мешает ей его презирать – такая же мямля и рохля, как его отец. Бабка сама виновата – всех задушила. Я как-то спросила: «А что ты их не отпустишь? Зачем они тебе?» Она ответила: «Во-первых, на эту надежды нет, она ничего не умеет, ни суп сварить, ни рубашку погладить – корова безрукая! В общем, с голоду сдохнут. А у Лени гастрит. Да и присмотр не помешает».
Какой присмотр? Я не поняла. Взрослый мужик, спокойный, тихий. Ходит к себе в лабораторию, а вечерами книжки читает. Потом поняла – слабоват наш Ленечка на спиртное. Тянет его, понимаешь? Но при бабке боится – та сразу порвет. Она все контролирует, от и до: дедовы костюмы, папашины рубашки и галстуки, отпуска «молодых» – сама берет им путевки. Меню, список гостей, покупки! В командировки деду пишет списки – что и кому. Даже с домработницей ездит на рынок, не ленится – боится, что та купит что-то не то. Вызывает полотера, указывает сыну, когда пора стричься. А «любимой» невестке – что надевать!
Бабка везде и повсюду – властная, сильная, самолюбивая. Что не по ней – все, конец. Обидчивая, отходит долго и зло помнит долго – не дай бог попасть в ее враги! Суровая, безжалостная. Язык острый, колючий. В общем, – Лена рассмеялась, – у нас и вправду много общего, не зря она меня полюбила! Ну и внешне я вылитый папаша! Все, понимаешь? Глаза, нос. Волосы, губы. Вот она и любуется. Дед ко мне хорошо относится, но он весь в науке – конференции, командировки, заседания в президиумах.
А папаша… Ой, просто смешно – шарахается от меня, как от прокаженной! Как будто боится. Увидит – и шмырк в комнату! И смех, и грех. «Здравствуй, Лена», «добрый вечер, Лена», «как успехи, Лена?» И все. Но мне не обидно – мне смешно. Жалкий, безвольный человечишка. С Лариской своей… сам черт их не поймет! Счастливы, несчастливы? Но глаза не горят, на любящих они непохожи. Мать говорила, что он в нее был сильно влюблен. Не знаю, не видела. Но все могло быть – когда-то мама была красавицей. А может, женился бы на ней и жили бы ладно… Если бы бабка позволила! Хотя, как понимаешь, это вряд ли. В общем, Тур, – громко вздохнула она, – все у меня вроде наладилось. Дед тряпки таскает из-за границы, бабка здесь старается. Деньги дают на карманные расходы – не то, чтобы много, но мне хватает, я к хорошему не привыкла. В институт меня пристроили. На курорты возят. – Она помолчала. – Только, знаешь… Жить к себе не зовут. Казалось бы, парадокс. Все про мои условия знают, про пьющую мать, про дядю Борю. Про бабку и деда. А не зовут. Я долго думала – почему? Пять комнат, несла́бо, всем хватает: столовая, гостиная, комната папаши с женой, спальня бабки и деда, дедов кабинет – все правильно, как академику без кабинета? Даже для Даши есть угол – каморка за кухней. Нормальная такая каморка, в пять полных метров и даже с окном. А Даша ночует два раза в неделю, в остальное время у сына. Казалось бы, да? А нет – мне комнаты не досталось. Не выделили. Бабка хитрая – зачем я им здесь насовсем? Ведь если у меня будет своя комната, возьму и останусь! А так – на правах гостя. А гость, как известно, приходит и уходит. И им, Леш, этого вполне достаточно. Ночую иногда в дедовом кабинете – да ради бога, мы, Лена, тебе очень рады! Но чтобы заселить? Нет, не надо. У тебя, внученька, есть своя площадь. Где ты прописана. Ну и стало мне все окончательно ясно – я им нужна, но… в меру, понимаешь? Есть внучка, копия сына. Одета, обута, сыта. Их совесть чиста. Но брать насовсем, заселять и прописывать? Нет уж, увольте! И так слишком много хлопот! А тут еще подросток, который рос не в очень хороших условиях. Да и Ленечке, сынуле, с ней сложно. А Леня – это святое. Про Лариску, понятно, никто и не думал.
Когда я это поняла, сначала было обидно – любовь наполовину? Разве так бывает? Оказалось, бывает. Короче, потом я смирилась – а если бы они вообще меня не нашли? Если бы тогда не приехали? И что бы со мной сейчас было? Где бы я была – в монастыре под Тулой или в Москве-реке?
Ну и я стала их использовать. И тоже любить наполовину. Ты мне – я тебе, все справедливо. Беру, что дают. Говорю «спасибо». Больше не прошу, не наглею. В общем, мы друг друга устраиваем. Они получили внучку, а я – все остальное. Правда, вижу – бабка ко мне привыкла. Даже скучает. Но повторю – насовсем к себе не зовет.
Мать тянет деньги и клянчит шмотки, завидует, обижается. Чуть что – пошла вон! Иди к своим академикам, лижи им задницу! Ты же за шмотки мать родную продала! В общем, все как-то фальшиво, Леш. Со всех сторон. Все ищут свою выгоду, а на любовь всем наплевать. Вот такие, Туров, дела. – Выдохнув, Лена села на кровать и поежилась: – Холодно, да? Может, прибавить? – Накинув длинную вязаную кофту, Лена подошла к окну. Не оборачиваясь, сказала: – Не знаю, счастливая я или несчастная. У всех своя судьба. Только… чувствую, что я как Петрушка на ярмарке. Как цирковая обезьянка – кривляюсь на потеху публике, для бабкиных гостей. А бабка с дедом довольны – удачная получилась внучка! Красивая, умная. Оригинальная! Это я однажды услышала: «Оригинальная у вас девочка, Елена Васильевна!» А еще знаешь, что слышала? – усмехнулась она. – Случайно, конечно. Крутилась перед зеркалом в коридоре и случайно услышала. Бабка мною хвасталась, а потом вдруг с тяжелым вздохом: «Бастард, заугольница. Но нам повезло – эти редко бывают удачными! К тому же наследственность… Как понимаете, Беллочка, гены еще никто не отменял… А наследственность там – не дай бог! Об одном Бога молю – чтобы победили наши, лыжниковские гены! Тогда, может быть, из нее выйдет толк! В общем, пока наблюдаем!» Я застыла как вкопанная. Ничего себе, а? Нет, все верно – и про бастарда, и про мамины гены. Но чтобы так, обухом… как тебе – наблюдаем! То есть если что-то не то, то пошла вон, чернавка, темная кровь? Выходит, я была права – я для них игрушка, развлечение. Сложится – не сложится. Пока они наблюдают! Наблюдают за цирковой обезьянкой – хорошо ли поддается дрессировке? А не поддастся, тогда ее обратно, на помойку. И объявят эксперимент неудачным.
Стою не дышу. Сердце вот-вот выпрыгнет. Валить отсюда надо. Бежать сломя голову! Выскочила на лестницу, перекурила, уняла дрожь и… подумала. А что, все так и есть! Я что, раньше этого не знала? И правильны их опасения – с моими-то генами! Правда, и их сынуля… Тоже не трезвенник. Но он под контролем: шаг влево – расстрел, бабка на страже. И еще – бабка правду сказала. Я незаконнорожденная. Не очень звучит, правда? А бастард, кстати, вполне ничего! Бастард звучит неплохо, заугольница хуже. Кстати, знаешь, что это означает? Рожденная за углом. Как тебе, а? В общем, там – продали, а здесь – купили. Вот как-то так. Но я взяла себя в руки – а ни фига! Вы меня используете, и я вас! И если бы не были акадэмиками – фиг бы я с вами связалась! Короче, вы – мне, а я – вам. Взаимные интересы учтены, правила поведения соблюдены. Вы мне хорошую жизнь, деньги, тряпки, поездки. А я вам умную и красивую внучку. А что, все справедливо, правильно? А на деле… А на деле я… никому не нужна. Ни одним, ни другим… Такая тоска наплывает… Хоть вешайся. А потом ничего, беру себя в руки. Ну и живу дальше. Я сильная, Леш!
