Сегодня все закончилось, раз и навсегда. Алекс жив и здоров (его изуродованную руку она за отпущенные ей секунды просто не смогла разглядеть). Сорок минут назад отец прислал ей на «Нокиа» сообщение, отразившееся в сим-карте — дублере: «Лиза, девочка, позвони мне на номер: /цифры/. Тел. связь будет закрытой, линия от прослушки защищена. Все будет хорошо. Ты знаешь, что я все для этого сделаю», — и уж, конечно, смс отца — это работа Андрея. Она тоже выстояла в схватке с Монстром и Его ... как назвать Ли? Впрочем, теперь-то какая разница? Она почти без помарок сделала то, что позволит ей буквально купить себе свободу и вернуться домой к отцу. Всё закончилось, всё. Но...
Но, перечеркнув свои главные страхи, ты как будто сваливаешься в другой кошмар: в полное боли, хватающее за душу одиночество. Ты спасла Алексу жизнь? Прекрасно, ты — молодец. Но теперь ты обязана его потерять, ты знаешь, почему. Жизнь с такой, как ты, не для него, понимаешь? Да, ты это поняла и приняла это. Но тогда почему внутри так нестерпимо холодно?
Она не увидела, как от силы удара Чудотворец упал навзничь, и как Ресль, откинув ногой пистолет от корчившегося рядом Ли, в два шага убил расстояние до Никса. Стрела, если судить по школьным урокам анатомии, пробила этим двоим артерии. С подобным ранением можно жить, кажется, три-восемь минут, но с ним уже невозможно встать. И если сюда в ближайшее время не приедет «скорая», то эти люди обречены. То же подсказывали и кровавые пузыри на губах Ли и Никса.
А еще Алекс знал, что Лиза уже не вернется сюда. Она сделала то, что должна. Но сейчас его больше интересовало другое. Наклонившись над человеком, превратившим ее юность в беспробудный кошмар, Алекс опустился на колени. Перевел дух от муки, в очередной раз пославшей в сломанное запястье дробь диких спазмов, убрал правой рукой ладони Никса, которыми тот зажимал шею, обхватил торчащее стальное древко стрелы и дернул его на себя. Провел ладонью по наконечнику, древку и короткому оперению, и одним мощным ударом всадил стрелу обратно. Карие глаза мужчины, с согнутыми коленями лежавшего на полу, расширились, и он издал короткий вдох, словно пытался что-то сказать.
Да, Он пытался. Это было имя: «Элизабет». Но связанное с ней, а не с Его матерью. Странно, но Он всегда почему-то знал, что перед смертью увидит ее глаза. И сейчас на Него смотрели такие же зеленые, как у нее, радужки, но в них не было ни ее страсти, ни жалости, ни ненависти. Казалось, что глядевший на Него чех вообще перестал что-либо к Нему испытывать.
«Он не убивать меня пришел. Он пытается взять ее вину на себя, — с беспощадной ясностью осознал Никс. — Он стирает ее отпечатки. И он действительно единственный для нее. Счастливец». Осознание этого обожгло так, что физическая боль показалась детским лепетом. Сердце корчилось и горело в огне, посылая сознанию немыслимую агонию. Он умрет, а эти двое будут жить. С этой болью Он не был готов смириться. «Уходи сам, все равно ты для нее уже труп», — приказал себе Он. Через секунду Никс умер.
Посмотрев в его остановившиеся зрачки, Алекс поднялся и, пошатываясь, повернулся к Ли. Тот успел перевернуться на бок и теперь не сводил с умершего взгляда. Потом губы Ли, дрогнув, сложились в округлую букву «о», будто он хотел произнести: «Love» («Люблю»). В тот же момент англичанин разжал руки, забился в судорогах, и кровь залила пол вокруг. Спустя мгновение Ли был мертв. Из последних сил Алекс дошел до него, упал на колени, вытащил стрелу, всадил ее в горло Ли — и сполз рядом с ним, пытаясь опереться спиной о стену.
Ему бы взвыть от боли. Вместо этого, обхватив здоровой рукой сломанную, он внезапно поймал себя на том, что он... улыбается. Когда-то он боялся потерять себя, боялся совершить не прощаемый грех, боялся сесть в тюрьму... Господи боже, какой же все это было глупостью!
«Лиза, девочка, поломанная и святая душа».
Он не знал, смогут ли медэксперты или кто там занимается подобными делами в МВД разобраться, что в итоге прикончило этих двоих, выстрел Лизы или то, что он нанес им финальный удар. Но, стирая своей ладонью ее отпечатки, он, может и делая откровенную глупость, всего лишь пытался ее защитить. Все было предельно просто. Она пошла на смертельный риск — из-за него. Он взял на себя ее грех и убил — за нее. И уберечь ее, закрыв собой, было самым меньшим из того, чего она стоила.
Уже теряя сознание, Алекс закрыл глаза. И из темноты вдруг появилось лицо той, двенадцатилетней Лизы, которую он сначала растоптал, а потом предал. Он много лет не мог вспомнить ее лицо, а сейчас смог разглядеть каждую его черточку, малейший штрих.
«Я сделал тебе больно».
Помолчав, она покачала головой и тихо улыбнулась ему. И он понял, что она его простила.
***
Исаев подъехал к дому, когда там уже вовсю работала следственная группа. Метрах в двадцати от дома стояли полицейские легковушки и автомобиль «Амбуланс». Мари-Энн сказала, что Алекс должен быть в этой машине. Андрей сделал попытку пробиться туда, но его не пустили. Полицейский кордон, колкие взгляды, ледяные лица и непререкаемый тон, когда все твои возражения отскакивают от уважаемого должностного лица, как шарики пинг-понга от деревянной столешницы:
— Отойдите, не положено.
Чертыхнувшись, Исаев снова набрал Бошо.
— Андрей, дай мне еще пять минут, и я все улажу, — заверила та.
Пришлось убивать ожидание новой порцией нервотрепки, двумя сигаретами и надеждой на то, что за это время Алекса не успеют никуда увезти. На исходе четвертой минуты Андрея окликнул полицейский с погонами ефрейтора:
— Господин Исаев?
— Да.
— Ваши документы?
Андрей молча протянул ему паспорт. Пошелестев страницами, ефрейтор неохотно кивнул:
— Идите. На разговор с подозреваемым у вас будет ровно десять минут. К сожалению, старший нашей группы не может запретить сотруднику Интерпола общение с задержанным, но, пожалуйста, постарайтесь обойтись без лишних инициатив.
— Это каких инициатив? — затушив в пачке окурок, сухо поинтересовался Андрей.
— Инициатив того рода, когда подозреваемому пытаются что-то объяснять, передавать и... одним словом, вы понимаете. — Ефрейтор вздохнул, открыл дверцу «скорой» и, приглашая Андрея в салон, нехотя повторил: — Идите.
Щелчок замка, дверца закрыта.
Андрей, не сводя с Алекса глаз, опустился напротив него на носилки. Выглядел бро... одним словом, фигово выглядел. Кровь на руке, круги запекшейся крови на коленях. То ли разорванный, то ли разрезанный правый рукав рубашки. На запястье правой — кольцо наручника, другим концом закрепленное на стальной ручке койки. Предплечье левой забинтовано и тоже, хотя и щадяще, притянуто к койке. В целом, Алекс походил на нелепо раскинувшую крылья птицу, которой какой-то ненормальный орнитолог решил почистить перья, но в итоге забыл про нее, и птица осталась сидеть вот так. Но лицо этой «птицы» ... Спокойнейший взгляд абсолютно уверенного в себе человека, которому глубоко наплевать на текущие и будущие проблемы, потому что он для себя уже все решил. И даже уже отчасти «исполнил», судя по настороженному поведению ефрейтора.
