«Итак, ты и грек заодно».
Но если Максим Валентинович узнал мужчину, тот сейчас тоже узнал его. Это там, на дорожке, ведущей к террасе Домбровский выглядел болезненным стариком благодаря умению, когда нужно, казаться лет на пятнадцать постарше. А здесь и теперь перед боевиком стоял жилистый, худощавый и очень подвижный человек, который мог на спор или по причине изредка накатывающего на него шутовства порвать пальцами игральную колоду. Но тут и сейчас разворачивалась совсем другая игра, где забавой даже не пахло. Не сводя глаз с Домбровского, боевик начал поднимать прижатый к бедру пистолет и хладнокровно, но тихо скомандовал:
— За мной, быстро! Как только переступишь порог, руки за голову, — но так и не понял, в какой момент начался отсчет того, что произойдет после.
Всего два шага назад, которые убирали от света фонаря его собственное лицо, но вместе с тем выводили из-под фонаря Домбровского. Шаг обоих через порог. А далее едва уловимый для глаза рывок руки Домбровского назад, себе за спину, и в полутемной прихожей в его правой отчетливо блеснуло лезвие ножа. Старый трюк, которому обучают в специальных войсках... Далее боевой поворот корпусом вбок, чтобы уйти с линии огня, еще один разворот, чтобы оказаться за спиной боевика — и нож к горлу.
— Пикнешь, сразу воткну тебе в глотку, — шепотом предупредил Домбровский, осторожно забирая у боевика оружие.
Ощутив стальное жало, довольно болезненно проколовшее кожу у кадыка, мужчина сглотнул и послушно замер. Пользуясь секундной передышкой, Домбровский бросил взгляд на отобранное оружие, чтобы убедиться, что пистолет на предохранителе, и сердце пронзила боль.
«Вальтер» Олега... Значит, все-таки мертв?»
Не давая отчаянию проникнуть в душу, давя боль, горе, спазм отец Лизы убрал «Вальтер» дулом вниз за спину, под ремень, пропущенный в шлевки его темно-серых джинсов, и продолжил, но чуть более хрипло: — Сколько вас здесь всего?
Подумав, боевик медленно поднял вверх руку, развел пальцы в стороны, как лопасти веера, и согнул большой палец.
«Четверо, — понял Домбровский. — Но мог и соврать».
— Где девушка и где вся ваша группа?
Мужчина, помешкав, нехотя указал глазами на лестницу, ведущую от прихожей на второй этаж. Наверху пока было тихо. Если не считать раскатов той же джазовой композиции.
— Тогда идем вверх, но медленно, — предупредил Домбровский.
Слева внезапно раздались шаги, затем смешок:
— Кость, ну ты где? Слушай, там наш бывший звеньевой хочет с девкой развле...
Это была реакция — не тренированная годами, как у Исаева или Лизы, которым еще никогда не доводилось убивать, а реакция человека, бывшего не только защитником, но и убийцей.
Раз — секундная концентрация зрения, чтобы увидеть цель и одновременно с этим понять, насколько она потенциально опасна.
Два — вычленить краем глаз удивленный, злой и одновременно растерянный взгляд того белобрысого парня, который с точно такой же глумливой усмешкой минутой ранее входил в дом ровесницы Лизы.
Три — отметить месторасположения ковра на полу и, главное, «уцепить» его ворс.
И — увидеть дуло поднимающегося на него глушителя.
И если бы Олег был сейчас жив, он указал бы на этого белобрысого боевика, как на того, кто уложил его ударом кастета в висок, а потом избивал его, связанного, по дороге. Но тем, кто умер, не дано возвращаться... У боевика на пистолете щелкнул предохранитель. Зрачки человека, любившего смерть, знавшего, как бить и убивать... В эту секунду Домбровский метнул нож, жалея только о том, что тело боевика может, падая, отклониться от траектории.
«Но если я правильно сбалансировал силу удара, то должен будет сыграть ворс ковра».
В то же мгновение лезвие кувыркнувшегося в воздухе ножа с тошнотворным хрустом пробило переносицу белобрысому. «Минус один», — промелькнуло в мозгу у Домбровского. Одновременно с этим он дал подсечку ногой первому боевику, ставя его спиной к себе и на колени. Не успев издать ни звука, белобрысый рухнул, как подкошенный, на бок и на ковер. Музыка и толстая ткань заглушили звук ударившегося об пол тела. Опережая растекшуюся было в воздухе смерть, Домбровский приставил «Вальтер» Одинцова к виску первого боевика:
— Вставай и вперед, — не повышая голоса потребовал он.
Но чернявый замер и, не сводя глаз с рукоятки ножа, по кольцо ушедший в переносицу его «товарища», неожиданно мелко-мелко затрясся. Мужчину били дикая дрожь и терзал откровенный страх. Но добивало его кровавое пятно, которое неторопливо расползалось на лбу его «собрата».
— На ноги и пошли, — сквозь зубы напомнил Домбровский, понимая, что время неумолимо уходит. И что в это мгновение, там, наверху, двое, может, трое или четверо нелюдей терзают девчонку возрастом Лизы.
Боевик сглотнул прилипшую к глотке слюну и, все также трясясь, начал подниматься на ноги. Сверху неожиданным громом с небес расстался жалобный плач девушки. Если бы Терентьева только не всхлипнула, Домбровский услышал бы за спиной шорох. Но развернуться он успел только когда в области затылка разлилась адская боль. Машинально спустив собачку «Вальтера» («Минус два...»), он еще услышал придавленный музыкой звук выстрела, затем кто-то также едва различимо крикнул:
— Сука!
А потом перед глазами Домбровского разлилась багрово-черная тьма, и он провалился в небытие...
Час пятьдесят назад.
Несмотря на относительно ранний час, в «Coffee Room» было не протолкнуться. То ли срабатывала близость к парку Тамайеровы сады, то ли наличие рядом чешских и международных школ, но, казалось, вся пражская молодежь решила разом встретиться в этой кофейне.
Жужжащая речь, у каждого третьего на столе ноутбук и стаканчики с капучино. Меню, новомодные сэндвичи-гриль. Ослепительные улыбки девочек, заинтересованные взгляды мальчиков... Перегибаясь через столы, молодые люди деловито спрашивали друг у друга: «Как сегодня ловит вай-фай?» и ныряли в Твиттер и Инстаграмм. Но, в целом, картинка была уютной и даже в чем-то домашней.
Из общего настроения выбивались лишь девушка, занявшая место у дальней стены, и двое мужчин лет тридцати, пристроившихся у окна на диване. Последние были одеты в костюмы, пили колу, трепались «за банковский бизнес» и время от времени поглядывали на девушку. Сосредоточенное лицо, выдающая напряжение закушенная губа. Пальцы, так и порхающие над клавиатурой компьютера... Но, блин, pěkně! («Хорошенькая!»)
— Может, подснимем? — наконец, внес «конструктивное предложение» тот, кто сидел ближе к выходу.
— Это как, одну на двоих? — усмехнулся его приятель.
— Да нет, я о себе говорю. Как думаешь, есть у меня с ней шанс?
Второй задумчиво покосился на девушку:
— Шансы-то есть, но вряд ли получится. У нее сейчас «Макбук» — лучший друг.
