На конверте стоял его адрес: «Ул. Варги, дом Х, стр. Х, кв. 40». Но дело не в том, что его адрес был указан с абсолютной точностью, а в том, что написан он был прекрасно знакомым Исаеву почерком. Тем самым, ровным. Почти каллиграфическим. С характерной для НЕЕ, если судить по ЕЕ дневнику, завитушкой под буквой «у».
«Ну здравствуй, Лиза», — и в голове Исаева подвисли все мысли разом. Андрей уставился на серый кафель подъезда. Разум твердил, что так не бывает и быть не может. Следом ему в голову пришло уж совсем идиотское: «А может, конверт не Лиза надписывала?» Но интуиция твердила: «Не смей отрицать очевидное». И вслед за растерянностью к Исаеву пришло нереальное чувство злости. Подобные «подарки» судьбы Андрей ненавидел и не ценил: за них потом приходилось чересчур щедро расплачиваться. Хотя, если вдуматься, он со вчерашнего дня подозревал, что Лиза может выкинуть нечто подобное. Например, взять и связаться с отцом, чтобы сказать тому: «Я жива». Или что эта милейшая барышня, будучи в курсе того, что Алекс в СИЗО, может попросить своего батюшку выпустить бро оттуда. Но Исаеву и в голову не пришло, что дочь Домбровского могла иметь доступ к личным делам бывших сотрудников своего папеньки, раздобыть там его адрес и сделать абсолютно не прогнозируемый ход.
«Ну так что, — и Андрей неприятно сощурился, — позвонить сейчас лопухнувшемуся Домбровскому и задать ему всего один-единственный вопрос, ответ на который я бы очень хотел получить? Хотя... Так, а ну-ка, стоп. Подождите-ка». — И вместе с конвертом, который он теперь держал за угол — так, чтобы больше не пачкать его отпечатками собственных пальцев, Исаев направился к консьержке. Это была пожилая женщина с цепкими глазами, проживавшая в их доме столько, сколько Андрей сам себя помнил, всё видевшая, всё про всех знавшая — одним словом, из категории тех людей, мимо которых не то что мышь — таракан не проскочит.
— Елена Михайловна, — Исаев дождался, когда пенсионерка обернется к нему, — скажите, меня за время моего отсутствия никто не искал?
— Нет, Андрюша, никто, — женщина говорила спокойно, уверенно. Честно.
— Ага. А к моему почтовому ящику за это время никто из посторонних не подходил?
О том, поднимался ли чужак к нему на этаж, Исаев ее не спрашивал. Там, на лестничной клетке у него была камера наблюдения, установленная по согласованию с полицией. И по идее, аналогичную можно было прикрутить и тут, но по здравому размышлению Андрей в свое время отказался от этого. Просто те, кто увидят в зоне ящиков «красный глаз», обязательно зададутся вопросом, и зачем жильцу из квартиры «40» нужно сразу две камеры? И по дому пойдут гулять ненужные слухи и сплетни. А треп не доведет до добра. Так что Исаев поступил проще: регулярно приплачивал консьержке за информацию.
— Никто, Андрюш. Чужих я бы не подпустила. Но вчера и сегодня почту приносил Ваня. — И видимо, поймав что-то такое в глазах Исаева, женщина слегка напряглась: — Ваня — это наш почтальон. А что, что-то не так?
— Пока не знаю, — изобразив улыбку, Андрей развернулся и отправился к лифтам.
... Они шли к разгадке тайны разными дорогами. Исаев по-прежнему держал конверт за угол и поднимался на лифте на свой этаж. Самойлова, сидя на заднем сидении машины Ладо, кусала губы и глядела в окно. Мимо Иры пронеслись щиты с рекламой женских журналов «Cosmopolitan», «Vogue», «L'Officiel». Вспомнив о том, что перед прибытием в офис надо бы все-таки навести заключительный глянец, Самойлова нехотя потянулась за сумкой...
Между тем, Исаев уже стоял на своем этаже. Быстро осмотрев дверь квартиры на предмет возможного вскрытия, Андрей снял жилье с сигнализации и шагнул из прихожей в комнату, которую использовал под офис. Осторожно пристроив конверт на стеклянную поверхность стола, он скинул куртку и включил ноутбук. На то, чтобы в режиме прокрутки проглядеть запись с камеры, ему понадобились четыре минуты. Убедившись, что за время его отсутствия периметр у двери квартиры был чист и пуст, Исаев выдвинул ящик стола, вытащил нож для разрезания бумаг и провел лезвием вдоль линии верхнего сгиба конверта. Набрав в легкие воздух (его личная паранойя с учетом того, что однажды ему уже приходилось сталкиваться с отравляющими веществами, присланными ему в «подарок»), Андрей поддел ножом образовавшуюся щель и заглянул в проем. Затем глухо вдохнул и перевернул конверт.
И на стол выпал сложенный вдвое лист бумаги — единственное, что в нем хранилось. Исаев подцепил острием ножа угол листка и раскрыл его. Продолжая удерживать острием верхнюю часть, он вытащил из ящика степлер и пристроил его на нижнюю часть бумаги. Теперь лист был распрямлен полностью. И первое, что бросилось Андрею в глаза — отпечаток пальца, сделанный синими чернилами вверху листка. Четкое, почти фотографическое отображение практически всех папиллярных линий — привет тем, кто захочет убедиться, что послание написано Лизой. Далее, под отпечатком пальца шли восемь арабских цифр: 15.10.11.13, заканчивающихся знаком «решетка», а следом — несколько абзацев письма. Но Лиза в нем обращалась не к Андрею, а к другому, более важному для нее человеку:
«Здравствуй, папа. Постарайся не волноваться и на всякий случай запомни цифры, которые я указала вверху. Я жива и здорова. Это письмо я пишу тебе сегодня утром. Но когда ты его прочитаешь, я уже улечу из Москвы. Пожалуйста, пока не ищи меня. Поверь, у меня есть причины, чтобы сейчас прятаться. Но я обещаю, что обязательно позвоню тебе, как только смогу. Ты же, пожалуйста, обещай мне беречь себя и не доверяй никому из своего настоящего окружения. У меня есть все основания считать, что рядом с тобой находится или скоро появится человек, который убил маму.
Мне неимоверно сложно писать тебе это письмо: приходится выбирать, о чем рассказать, а о чем пока умолчать. Но, поверь, я бы все отдала, чтобы хоть на минуту вернуться к тебе, спрятаться за тобой или просто побыть с тобой рядом. Но я знаю, что если я сделаю это, это никого не спасет и будут новые жертвы. Поэтому с этой проблемой — если, это, конечно, можно так называть — я разберусь сама.
Я обещаю тебе: я сделаю все, чтобы однажды вернуться домой. А ты взамен должен дать мне слово, что ты будешь беречь себя. Твоя безопасность — это мой самый надежный тыл. Когда-нибудь я расскажу тебе, что случилось со мной и почему я сейчас делаю такой выбор. Но я знаю, что, узнав правду, ты поймешь и простишь меня, ведь на моем месте ты поступил бы так же. А я — твоя дочь, я — твоя кровь.
И это — самое главное, папа.
И еще... Пап, пожалуйста, у меня есть к тебе еще одна просьба. Тот, кого ты всегда ненавидел (ты еще называл его «мальчишкой с театральными идефиксами») ... Ты ведь помнишь, о ком я тебе говорю? Так вот, пожалуйста, не нагнетай лишнего и помоги «этому мальчишке» выйти оттуда, где он сейчас находится. Детали, как я понимаю, есть у того человека, который покажет тебе это письмо. И поверь, этот «мальчишка» давно не имеет к Лизе Домбровской ни малейшего отношения. Между им и мной больше нет ни ненависти, ни общего будущего.
Он здесь вообще ни при чем.
Я очень люблю тебя, папа. Пожалуйста, береги себя.
