— Ир, заканчивай это.
— Почему?
— Да потому, что так это не работает. — Я даже руки от стены не убрал. Закусив губы, Самойлова пробежала взглядом по моему лицу и телу, что-то быстро себе прикинула. И вдруг одним хорошо рассчитанным движением соскользнула под меня вниз. Я не успеваю ничего предпринять, когда она меня находит. Умения и опыта у неё кот наплакал, но сам факт, что она делает это со мной, убивает наповал.
— Интересный… способ… извиняться, — с трудом выдыхаю я. Я всё ещё злюсь. Хочу обидеть её, но у меня больше не получается. Вместо этого я продеваю пальцы в её спутанные волосы, жадно к себе притягиваю, помогаю найти нужный ритм. Через пару минут, доведя дело практически до развязки, Ира абсолютно не гуманно отрывается от меня и мерцающими глазами насмешливо смотрит на меня снизу вверх:
— А теперь как, работает? Так хорошо? Ну, «да» или «нет», солнышко?
— Стерва ты, Самойлова, — говорю я и тащу её к себе. Помогаю обвить ногами мои бедра и вбиваюсь в неё, раз за разом, сильно. Последнее, что я вижу, это её откровенные, затуманенные страстью, ярко-синие глаза.
— Я — это ты, — шепчет она, и её взгляд ускользает. А потом мы вместе стоим под струями воды. Я по-прежнему опираюсь ладонями о стену. Ира молча стоит позади меня. И я чувствую её руку, скользнувшую мне на плечо:
— Андрей, ты по-прежнему хочешь, чтобы я ушла?
— Нет, — отвечаю, помедлив. — Не хочу…
Юн Эво однажды написал, что во время дождя никто никого не любит. Враньё: просто дождь часто делает нам больно, размачивая наши души, ссохшиеся без тепла и любви…
— Тогда повернись ко мне, ну пожалуйста, — просит меня Ира.
— Нет, — я тяну её к себе за руку. — Нет. Просто иди сюда…
— Андрей, давай что-нибудь поедим? Я утром не успела позавтракать. — Ира отжимает от воды свои длинные волосы. Сейчас она неуловимо похожа на чувственных женщин с картин Ланкре. Смотрю на неё с интересом и отмечаю, что она, кажется, перестала меня стесняться.
— Давай, — соглашаюсь я. — Там на холодильнике, на магните, висит рекламка. Закажи что-нибудь на свой вкус. — Отворачиваюсь к зеркалу и вешаю свою футболку на шею, наподобие полотенца. Ира тайком бросает на меня быстрый, любопытный взгляд и тенью выскальзывает из ванной. Пока я брился, сушился и натягивал джинсы и майку, она каким-то чудом успела смастерить невероятно пышный омлет с колбасой и даже пристроить к нему кусок чиабатты с сыром.
— Вот, «заказала». Взяла всё, что в твоём холодильнике есть. Приятного аппетита, — с довольной улыбкой торжественно объявляет она и вонзает белые зубы в бок груши.
— Спасибо, классно… Ир?
— Что, Андрей? — передразнивает она. Я смущённо ерошу волосы:
— Самойлова, не подскажешь, почему я себя чувствую, как загулявший муж, вернувшийся домой после недельной отлучки?
— Что, извиняться хочется? — смеётся она.
— Да. Нет. Не знаю. — Я пожимаю плечами. — Хотя, наверное, скорее «да», чем «нет».
— Ну, тогда и не объясняйся. Иди, ешь, «загулявший муж». С тебя, кстати, кофе. — Прихватив с собой вторую грушу, Ира с удобством усаживается на диван.
— Не понял, — я смотрю на её грушу и на свой омлет, — а ты что, есть со мной не будешь?
— А я уже ем. Я уже год, как вег. — В очередной раз ошарашив меня, Ира уютно поднимает колени к подбородку, вытаскивает из кармана телефон и, пока я лопаю её омлет, просматривает звонки и почту. Закончив с омлетом, я говорю «было очень вкусно, спасибо», получаю в ответ беспечный кивок, после чего встаю и завариваю нам кофе. Протягиваю Ире первую, самую вкусную кружку. Прикуриваю и сажусь в кресло, привычно перекинув ноги через подлокотник.
— Андрей, а у тебя сигареты далеко? — Ира откладывает телефон, плавно встаёт, безмятежно берёт мою пустую тарелку и ставит её в мойку. После чего подходит к окну. Солнце истончает ткань её одежды, и я вижу её — почти всю.
— Ир, может, тебе дать футболку? — Я кидаю ей «Rothmans». — Если ты стесняешься.
Самойлова оглядывает свою порванную рубашку, завязанную на груди.
— Нет, спасибо, мне и так хорошо. Кстати, благодаря тебе, я уже мало чего стесняюсь. — Ехидно хмыкнув, Самойлова ловко, на лету, перехватывает левой рукой сигаретную пачку и заглядывает за оконные жалюзи в поисках пепельницы. И вот тут происходит неизбежное.
— Ах, так вот в чём дело, оказывается… а я-то, дурочка, все гадала, и как это Серый Волк так ловко меня обставил, — медленно произносит Ира, рассматривая то, что я прячу от чужих глаз. — Между прочим, Исаев, я о твои медальки, пока ты красоту на себя в ванной наводил, чуть зуб себе не сломала. — Ира кивает на круглую стеклянную вазу из IKEA. — Я приняла то, что ты держишь здесь, за шоколадки. Ты бы хоть табличку повесил: «Не кусать, а то уйдёте без зубов».
— А зачем табличка, если я сюда никого, кроме тебя, не приводил? — спрашиваю я, отслеживая её реакцию.
— Не приводил? — радостно вспыхнула Ира. — Но я думала… — И тут Самойлова, перехватив мой заинтересованный взгляд, быстро отворачивается. А я усмехаюсь: «Знаю я, что ты думала: что у меня тут рота девок перебывала. Нет, дорогая, ты у меня тут — и первая, и единственная, и последняя».
Между тем Самойлова усиленно делает вид, что её заинтересовала пепельница.
— Ир…
— Что?
— Тебе понравилось?
— Да, — отвечает она, не раздумывая. Потом смущенно: — Прости, а ты о чём?
— Ну уж явно не о пепельнице, — фыркнул я и поймал её недовольный, косой взгляд. — Но если без шуток, то, поскольку у нас с тобой, как видно, намечается некоторое продолжение, то я хочу кое о чём с тобой договориться ещё на этом берегу… Во-первых, извини меня за утреннее насилие. Откровенно говоря, это вообще не мой стиль. Обещаю, подобное рукоприкладство больше не повторится. — Спина Иры на минуту напрягается, но потом она опускает плечи и коротко, согласно кивает мне, но на меня не смотрит. Я спокойно продолжаю: — Во-вторых, запомни раз и навсегда: то, что ты узнала про мой шрам — это только моё, и никого не касается. Даже тебя… И в-третьих, пожалуйста, усвой, наконец: ты мне — не героиня-любовница. Меня не нужно защищать, спасать, направлять и опекать, как ты это любишь делать. Почему — ты теперь знаешь. — Я ловлю её взгляд и подбородком указываю на подоконник. — Ир, ты действительно очень мне нравишься. Но если ты ещё раз позволишь себе зайти на ту территорию, которую я тебе только что обозначил, то я очень больно тебя прищемлю. И не будет второго раза.
Самойлова пружиной разворачивается ко мне и узит зрачки:
— Вот как? А если ты сам мне повод дашь?
— Даже если я дам тебе три повода… Ир, повторяю: заканчивай свои походы к МГИМО, в больницы… ещё куда-нибудь.
— То есть ты у нас — мизогин
21, да, Андрей?
