Раз в неделю аккуратно набивал мой холодильник едой. Сам, правда, по магазинам не бегал, но, в отличие от Бергера, который вечно вешал эту проблему на меня, Соболев решил этот вопрос, договорившись с кладовщиком из близлежащего 'Перекрёстка'. В итоге, я получала свежие овощи, фрукты и ягоды, и забыла про пиццу, которая уже начала сказываться на моей фигуре. Хоть раз, но обязательно звонил мне днём, чтобы сказать: 'Я по тебе соскучился'. И даже когда был занят, всегда находил для меня минутку.
Он был идеальным во всём. Почти… Но постепенно ко мне пришло понимание: как бы я ни старалась, главным в отношениях всегда будет он. И это нельзя переделать. Артёма вообще невозможно было прибрать к рукам. Да, он был мне верен, был моим, но я так и не смогла подмять его под себя. Когда мы только начали, я показала ему свой характер. Он промолчал (в отличие от Бергера, который не преминул бы закатить мне истерику) и невозмутимо продолжил всё делать по — своему — так, как считал нужным. Наиболее ярко эта черта характера Артёма проявлялась в том, как он организовывал свой рабочий день. Спокойно, авторитарно, чётко. В бизнесе у Соболева категория 'друзья' отсутствовала. Даже с Ильёй Дробиным, с которым он искренне дружил, если дело касалось бизнеса, дружеское общение моментально принимало чётко — очерченную форму 'я — хозяин, ты — подчинённый'.
— И как ты его терпишь? — однажды спросила я у Ильи, с которым Артём познакомил меня в середине июля.
— Он очень умный, Катя. — Сидя на лавочке перед своей адвокатской конторой, Дробин перевёл взгляд на Артёма, расхаживающего по двору с телефонной трубкой у уха. — Но Артём — как хозяин маленького государства. Я не сразу привык к этой его манере отделять личное от рабочего. А потом мне даже понравилось: Артём всегда берёт на себя всю ответственность. Таких людей мало. Но ты должна знать одну вещь, — Илья внимательно посмотрел на меня, — если Артём узнает, что ты смеёшься над ним, или обсуждаешь его за глаза, или его обманываешь, то он уйдёт и обрежет все связи. Раз и навсегда. Сразу. Так было с Аллой. Знаешь про такую?
— Да, знаю. Скажи, а Артём очень её любил? — рискнула спросить я.
— Очень, — кивнул Илья. — Но, как ни странно это сейчас прозвучит, именно он её бросил. Хотя не факт, что забыл.
Я запомнила этот разговор. А потом осознала: Артём ни разу не признавался в любви мне. Один раз только взял в ладони моё лицо и долго — долго разглядывал мои глаза.
— Почему ты так смотришь? — замирая, спросила я.
Артём промолчал, но продолжил смотреть на меня так, точно пытался увидеть в моей душе что‑то такое, чего не знала о себе даже я. И видимо, нашёл, потому что уже через мгновение зарылся носом в мои волосы, и я услышала:
— Тебя нельзя не любить. Но я просто тебя чувствую.
Тогда я решила, Артём любит меня, только сказать боится.
Миновал июль — самый жаркий месяц в Москве, и Артём повёз меня знакомиться с его родителями. Выйдя из электрички, посмотрел на небо и наливающиеся влагой тучи и предложил взять такси.
— Пойдём лучше пешком, — попросила я. Артём кивнул, взял меня за руку и, вероятно, ощутил, как дрожат мои пальцы.
— Боишься? — улыбнулся он.
— Чуть — чуть.
— Ты понравишься моим, поверь. — Сжимая мою ладонь, уверенно сказал он. — Только тут одно дело…
— Они решат, что я ещё одна 'зайка'? Ты часто привозил к родителям своих девушек? — неловко пошутила я.
— Да нет, — Артём поморщился. — Просто… в общем, помнишь тот сценарий, над которым ты работала?
— Да, — кивнула я. — Ты ещё говорил, что у тебя на Мосфильме есть какие‑то связи. Но ты же вернул этим людям деньги?
Артём вздохнул:
— Кать, я никому ничего не возвращал, потому что контракта не было.
— То есть? — Я даже замерла с поднятой ногой.
— Мой отец на Мосфильме работает. Он — главный сценарист, — повинился Артём. — И он обязательно тебя спросит, почему ты отказалась закончить сценарий. Правда, я уже объяснял отцу, что ты всегда хотела издать только книгу, но мой папа всё равно не отвяжется от тебя. Так что готовься к расспросам.
— Ах вот, значит, как, — задумчиво протянула я. Потом прищурилась и высвободила свои пальцы. — Слушай, Соболев, а те два миллиона рублей, которые ты собирался мне заплатить, они вообще откуда? Ты же… — от невольной догадки я чуть не задохнулась. — Ты что, собирался достать эти деньги из собственного кармана? Так получается? — Артём кивнул. — Зачем?
— Я не хотел отдавать тебя Бергеру, — нехотя сообщил мне Артём.
— Но ты всё‑таки отпустил меня, — напомнила я. — Почему?
— Потому что с некоторых пор я считаю, что любовь — это не то чувство, за которое нужно бороться.
И я поняла: он боится любви. Он не хочет в меня влюбляться.
Прошёл август, и рейтинг моей книги стал постепенно падать. А я начала задумываться над сюжетом нового романа. Потом наступил сентябрь — тот самый, московский, тёплый, с красными кленовыми листьями, пряным запахом жухлой травы и мокрого асфальта, и разноцветными астрами, которые продавались на каждом углу. Артём и я всё ещё были вместе. Я познакомила его со своей семьёй, отец принял Артёма, а Инесса буквально влюбилась в него. 'Он такой добрый. И так смотрит на тебя, — ворковала она. — Он тебя любит. Впрочем, он уже и сам, наверное, не раз говорил тебе об этом?'. 'Нет, он никогда не говорил', — я небрежно пожала плечами. Инесса с тревогой взглянула на меня и дипломатично перевела разговор на другую тему.
В тот день я уселась за новый роман. Мне требовался отдых от отношений, которые я не понимала, и теперь часть вечеров я проводила только в обнимку с компьютером. Мы стали реже видеться с Артёмом, но казалось, Соболева это вполне устраивает.
— Ты меня скоро бросишь, — однажды не то в шутку, не то всерьёз, предрекла я.
— Я, конечно, не большой фанат сильно занятых женщин, но… — уютно устроившись со мной в объятиях на диване, весело заключил Артём, — у тебя есть ещё ночи. А они свободны.
— Но тебе ведь этого мало? — Я погладила щетину на его смуглой щеке (в выходные Артём не брился). Щека была тёплой, а щетина мягкой. А я вдруг подумала, что, если б я только могла, я бы всё отдала, лишь бы он любил меня.
— Вот найдешь себе 'зайку', — не удержалась я.
— Какую ещё за… Слушай, Катя, а ты часом не ревнивая? — изогнул бровь Артём.
— Нет, я не ревнивая, — отрезала я и спрыгнула с его колен.
Но я солгала. Я ревновала Артёма к его прошлому, к 'зайкам', но больше всего, я ревновала его к Алле. В тот день я впервые поняла, что влюбляюсь в него. И я начала бояться.
Мои опасения сбылись ровно через два дня. Я сидела в офисе, занимаясь переводом сложно — технического текста, когда в комнату влетела Вера:
