'Как я без неё буду? Впрочем, Бог с ней, придумаю что‑нибудь. В конце концов, научусь на такси ездить…'
— Ну и что ты предлагаешь сейчас? — находит меня голос Димки. — Мне прислать твоему Соболеву свои глубочайшие извинения?
— Просто вернуть ему этот центр. Он ведь по праву принадлежит ему. Этот бизнес — не твой, Димка.
— Это мой центр! Мой! — Бергер бьёт ладонью по стеклу, рядом с моим ухом. — Мой? Понятно тебе? Я — бизнесмен. Я — коммерсант. Я вложился в этот проект, я…
— Ты всё продул, Димка. У тебя ничего нет. А то, что осталось, 7 июля заберет за долги банк.
В глазах Бергера — молния. Димка выпрямляется, разворачивает плечи, и я вижу, как его холёная рука сжимается в кулак:
— Не смей так говорить, Катя! Не смей, поняла? Или я…
— Что? — склоняю голову к плечу. — Ты меня ударишь? Только попробуй. Я, к твоему сведению, не сирота, и у меня отец есть.
При напоминании о моей семье Бергер сдувается как воздушный шарик.
— Кать, прости. Я не хотел. Я погорячился. Просто это обидно слышать. Хорошо, давай я подпишу этот чёртов договор. Давай сделаем, как ты хочешь. Сейчас нужно удержать бизнес на плаву, это — самое важное, а потом мы с тобой сами как‑нибудь разберёмся. Ты меня любишь, я тоже тебя люблю, и… — Поймав мой взгляд, Димка кусает губы, разворачивается и пулей несётся к компьютеру. Садится за стол. — Вот смотри: сейчас я внесу в договор свои паспортные данные и всё подпишу. Сколько экземпляров тебе нужно?
— Ничего не будет, Димка.
— Что? — замирает Бергер.
— Не получится у нас ничего. — Я отталкиваюсь от подоконника, подхожу к стулу, беру свою сумку. Ищу в ней ключи и документы на 'ауди'. Кладу их стопкой на стол, сверху добавляю ключи от его квартиры. — Держи, Дим. Конечно, продажа машины принесёт небольшие деньги, но, может, это спасёт 'твой' бизнес?
— Что? — замирает Бергер. Потом жалко морщится: — Нет, ты не можешь так поступить. Ты не можешь уйти.
— Я уже это сделала… И пожалуйста, я тебя очень прошу: ты не звони мне больше. А за своими вещами я кого‑нибудь пришлю.
Подхватываю сумку, под взглядом Бергера иду к дверям и выхожу на улицу. Смотрю на небо, на пустую парковку, со страхом жду приступ боли и паники — и с удивлением ощущаю только огромное облегчение, словно Димка и я никогда не должны были быть вместе'.
— 2 —
8 июня 2016 года, среда.
' 'Артём, я была не права. Я всё поняла'.
'Артём, давай встретимся'.
'Артём, ну не молчи'.
'Артём, да, я виделась с Катей. Она мне всё рассказала, и мне очень, очень жаль, что я тебе не поверила'.
'Прости меня'.
'Я люблю тебя'.
'Не бросай меня!'
'Ты не можешь быть таким жестоким'.
'Знаешь, я подумала: а ведь прыгнуть вниз с десятого этажа — это же не больно'.
И наконец: 'Передай моей маме, чтобы хоронили в закрытом гробу, а то будет не эстетично'.
'Заканчивайэто', — быстро, в одно слово печатаю я и переворачиваю мобильный, чтобы не видеть Наташины сообщения. Судя по вибрации iPhone, 'зайка' выдаёт ещё пару слезливых писем и наконец отступает от меня. А я кладу руки на стол и опускаю в ладони голову.
В чём я ошибся? Неужели в том, что я всегда старался выбирать себе женщин, которые, как я считал, идеально мне подходили, в то время как сам я нуждался в той, которую просто хотел чувствовать?
После истории с Аллой что‑то хрустнуло в моей душе, сломавшись раньше времени. И до сегодняшнего дня я даже не догадывался, что я испытывал к Кате. Не собирался встречаться с ней, избегал личных тем, задушевных разговоров. Но стоило мне понять, что она может остаться с Бергером, и я задохнулся от ревности. Заблудившись в лабиринте из собственных чувств, я попытался найти выход совсем в другой стороне, хотя все мои ощущения упрямо вели меня только к ней. А потом я увидел её внизу — и пропал. Не захотел отпускать её. А сейчас я, кажется, вообще дошёл до того, что был готов пообещать Кате 'навсегда' прямо здесь и сейчас, лишь бы она вернулась ко мне.
'Ты влюбился?' — спросите вы. 'Нет, — отвечу я. — Но я был близко, очень'. И дело не в том, что Бог создал Катю по стандартам идеальной красоты — она была из той редкой породы людей, которые заслуживают счастье больше других, точно знают, какое оно, это счастье.
Когда‑то я и сам хотел найти это счастье. Верил, что оно бывает, и, может, именно поэтому никогда не отдавал себя целиком ни одной женщине. Даже с Аллой, которой я буквально бредил, я держал пусть маленькую, но дистанцию. А может быть, всё дело в том, что, когда после разрыва с Аллой мои останки приползли в мой дом, я понял: счастье — это не соло, не третий лишний, а только дуэт из доверия и взаимности.
Прижавшись лбом к своим холодным рукам, рассматриваю умерший монитор компьютера. Мои размышления прерывает звонок. Гляжу на определитель: 'Катя'. Помедлив, беру трубку.
— Привет, — отзываюсь я.
— Привет, у тебя есть время? — устало спрашивает она.
— Есть. — Не в состоянии усидеть на месте, я встаю и начинаю кружить по кухне.
— Артём, я встречалась с Бергером. Я показала ему соглашение по разделу центра, и он… в общем, он мне всё рассказал — про тебя, про себя, про Аллу. Прости, я не знала. Мне очень жаль.
— Забудь, — отзываюсь я. — Скажи, я правильно понял, что ты ушла от Бергера?
— Да, — помедлив, признаётся Катя. — Выходит, ты знал, что у меня с Димкой закончится именно так?
— Догадывался.
— Ты посчитал его альфонсом? Но он же не такой, — защищает Бергера Катя. — Просто ему не повезло, а он очень любил этот центр.
— Да нет, я не говорю, что Бергер был у тебя на содержании, — я невольно морщусь. — Просто он из тех, кто любит всегда производить впечатление. Любым способом демонстрировать, что он выше других, что он — особенный. Избранный. А поскольку себя он оценил высоко, то не смог смириться с уценкой.
'Я просто знал, что он — слабак, и что ты поймёшь это…'
— Артём, а тебе никогда не рассказывали, что у тебя в кустах даже не рояль, а целый симфонический оркестр? — грустно смеётся Катя. — Впрочем, ты во всём оказался прав. Даже в том, что скажи ты мне сразу про Димку, — я бы тебе не поверила.
— Ну, просто в него ты верила больше…
Мы молчим. Катя первой прерывает паузу:
— В общем, как бы там ни было, я звоню тебе, чтобы поблагодарить и сказать, чтобы ты не переводил мне деньги.
