— Или ты есть хочешь? — Я протягиваю Наташе высокий бокал.
— Нет, есть я не хочу. — Наташа чуть — чуть отпивает из стакана. В её глазах появляется огонёк, который мне пока не понятен.
— За повторное знакомство. — Я опираюсь бедром о подоконник, шутливо салютую 'зайке' и подношу бокал к губам. Вино терпкое, ледяное. Ставлю запотевший бокал на столешницу стойки.
— Расскажи о себе, — предлагаю я, закладывая ладони в задние карманы джинсов.
— Потом, — Наташа ставит свой бокал рядом с моим. Освобождается от босоножек и медленно подходит ко мне: — Всё потом, Артём…
Она привстаёт на цыпочки. Я обнимаю её за талию, разворачиваю спиной к столу. Целую в шею, в губы. Они мягкие, тёплые и послушно раскрываются навстречу мне. Я поднимаю Наташу и сажаю её на кухонный стол. Поглаживаю её бёдра, чуть — чуть отодвигаю кружево юбки и вижу крохотную татуировку.
Я прикусываю её губы. Наташа тяжело дышит и ловко отправляет ладонь мне под футболку. Завожу назад руки и тащу майку через голову. Мои пальцы тянут ремень. Наташа пытается расстегнуть молнию на юбке.
— Не снимай, — шепчу я и укладываю Наташу боком на стол.
— Почему?
— Мне так больше нравится.
Но я вру: у Аллы татуировки не было. Как не может быть вульгарной отметки и у той, пока ещё мне недоступной…
Тремя часами позже, я сижу на кухне один. Передо мной открыт ноутбук. Монитор светит голубым цветом. Наташа безмятежно спит в спальне, куда я отнёс её. Мы так и не допили вино и ни о чём толком не разговаривали. Но, может быть, это и к лучшему, потому что я ставлю пальцы на клавиатуру и начинаю выплёскивать себя в злых словах, отточенных и яростных фразах, в чувствах, которые я больше не хочу в себе давить. Я выдёргиваю из себя откровенность, но не ищу в ней спасения, потому что всё, чего я хочу — это вывернуть наизнанку женщину.
'Ты так хотела опубликовать свой роман и выиграть наш спор, который я в шутку предложил тебе, что, не задумываясь, ударила меня по самому больному месту. Твой дар чувствовать других людей — это не талант, Катя. Это — как сделка с дьяволом, потому что сегодня, впервые за много дней, я привёл в свою квартиру женщину. Я занимался с ней любовью, но представлял я тебя. И знаешь, что мне грезилось? То, что ты пришла ко мне. Ты. Сама. Приехала.
Уверенно прошла в комнату и замерла, увидев лишь стол.
— У нас с тобой пари, — напомнил я. — Но ты ещё можешь уйти.
— Зачем? Ты ничего мне не сделаешь.
— Уверена? — Ты лихо киваешь. — Прекрасно. Тогда раздевайся.
Я отхожу, давая себе лучший обзор.
Знаешь, что такое беспомощность? Это то, когда ты не можешь ответить ни 'да, ни 'нет', потому что принадлежишь другому, но у тебя уже есть наше пари, которое ты хочешь выиграть. И ты, отворачиваясь, нехотя стягиваешь одежду. А я разглядываю тебя. Я знал, что ты красива, но не представлял, что ты совершенна настолько. И, будь моя воля, я бы бесконечно рассматривал тебя. Но я подхожу к тебе, беру тебя за талию и подсаживаю на стол, а ты пытаешься подтянуть меня ближе, чтобы укрыть наготу за моим телом. Но я отвожу твои руки и укладываю тебя на бок, чтобы не видеть твоих молящих и растерянных глаз.
— Притяни колени к груди.
Знаешь, как стекает вода по обнаженной мужской плоти? Как она умеет гладить и возбуждать, но не давать освобождения? Ровно это я и собираюсь продемонстрировать тебе. И я прикасаюсь к внутренней стороне твоих бёдер, кружу губами по нежной коже, понемногу приближаясь к той запретной черте, за которой ты уже потеряешь опору.
— Что ты делаешь?
Вместо ответа, я откровенно раскрываю тебя и пробую на вкус. Ты вскрикиваешь и втягиваешь воздух в лёгкие. Теперь я добавляю к своей ласке ещё и пальцы:
— Скажи, тебе так нравится?
Но ты молчишь, а стало быть, и наш спор ещё не окончен. И я продолжаю ласкать тебя, дразнить, провоцировать, трогать, действуя всё откровенней, выбивая из тебя то крик, то стон. Ты пытаешься перевернуться, но я держу тебя в том положении, которое удобно мне. Растравливая тебя поцелуями, я точно знаю, что твоё тело предаст тебя раньше, чем гордость и принципы. Но это — не насилие, потому что всё закончится ровно в тот момент, когда ты скажешь мне 'нет'. Так отчего ты молчишь, Катя?
Твой вздох — и невольное движение бёдрами навстречу мне. Ты лицемерка, девочка. Ты играешь в то, что давно могла бы уже прекратить, но ты этого не делаешь. А знаешь, в чём дело? Тебя волнует наша игра. Я тебя волную.
— Мы не должны… Ты не должен. — Ты всё ещё пытаешься удержаться на краю и прячешь лицо в ладонях. И вот он, твой главный вопрос:
— Зачем ты это делаешь?
— Мне ничего больше не остаётся, — отвечаю я. И я честен с тобой, потому что, прочитав твой этюд, задался только одной целью: привязать тебя к себе так, как попыталась это сделать со мной ты…
Есть такая пословица: когда ужинаешь с дьяволом, то ешь с аппетитом. Этот этюд — последний. Больше я не буду тебе писать, потому что понял: слова о чувственности — это как духи на коже любимой женщины. Не обязательно выливать весь флакон — порой достаточно и одной капли'.
Я так и не отправил Кате письмо. Сохранил его в черновиках и подошёл к окну. Поставил ладони на подоконник, прижался горячим лбом к холодному стеклу. Наш спор зашёл слишком далеко. Пока я размышляю, как закончить эту нелепую переписку и добраться до Бергера, до меня доносится сигнал входящей почты. Возвращаюсь к ноутбуку и вижу в нём новое письмо от DUO. Интересно, что ей ещё надо от меня? Или она хочет узнать, как поживает мой этюд? С раздражением сажусь за стол и открываю письмо: 'Добрый вечер, Герман! Скажите, мой роман откровенно Вам не понравился или Вы готовы его купить?'.
'Она там совсем взбесилась со своей книгой?' — думаю я. Хмыкнув, читаю дальше: 'Если Вы согласны приобрести мою рукопись, то я предлагаю это обсудить. Вы сможете со мной встретиться?'.
Сейчас у меня вообще нет слов. Ставлю локти на стол, тру ладонями лицо. Подумав, печатаю: 'Добрый день, Катя. Вам так нужны деньги?'
'Да'.
'Сколько?'.
'Я бы хотела получить двадцать пять тысяч долларов'.
'Ничего себе…'
Я фыркаю. Не выдержал — и расхохотался. Похоже, эта DUO не в ладах ни с бизнесом, ни с математикой.
'Скажите, эти деньги нужны Вам или кому‑то другому?', — уже откровенно интересуюсь я.
'Мне', — опрометчиво — быстро печатает Катя.
Я сую в рот сигарету. Прикуриваю, глядя из‑за сложенных в лодочку ладоней на экран ноутбука. На глади монитора отражается золотой огонёк. Он словно метка памяти, что через полтора месяца наступит годовщина того проклятого дня, когда меня 'кинула' Алла. И я ловлю себя на мысли о том, что наша встреча с Катей — это та самая случайность в цепи закономерностей, которая и расставит всё по местам. И я направляюсь в комнату. Стараясь не разбудить спящую Наташу, выдвигаю ящик письменного стола и вынимаю год назад спрятанную там сим — карту, которую я использовал только для разговоров с Аллой. Возвращаюсь к компьютеру и пишу Кате тот ответ, на который она точно клюнет. Потом иду в комнату:
