– Вообще-то «мессеробоязнь» именно такими методами и лечится.
– Потом поговорим, – сквозь зубы сказал Борис Афанасьевич.
Он появился в тот момент, когда Вика убежала в столовую, чтобы поесть самой и принести мне мой ужин. Пришел не один, а с разводящим и двумя красноармейцами в белых куртках. Они мне ужин принесли в термосах, горячий.
– Идите, сержант, посуду потом сами занесем, есть кому.
– Виктория где? – спросил он, когда за нарядом хлопнула дверь.
– Ужинает, и за моим ужином собиралась зайти.
– Хорошо, двойная порция тебе будет полезной.
Он пошел к вешалке и достал из кармана бутылку водки, не с белой, наркомовской, а с красной этикеткой, «Столичной». Редкость страшенная! Её давно уже не выпускают, месяца три минимум. Разлил по рюмашкам, налив и третий, для Вики.
– Ей – нельзя.
– У! От такого количества вреда не будет, сама откажется, если что. Неволить не будем, а не налить хозяйке… Сколько сегодня?
– Один «мессер» и два «восемьдесят восьмых». Больше не досталось. Еще групповые, но я вписываться не стал, пусть у ребят в «личные» пойдут.
– Хороший день! Вот за него и выпьем! – он закусил хрустящей квашеной капустой, главным средством от цинги в условиях войны и источником витаминов. Постоянно входила в рацион во всех видах. – Ты закусывай, закусывай, я уже ужинал, я салатиком обойдусь. А собственно, я о чем. Самое страшное – это «замастериться», помяни мое слово! Малейшая ошибка или невнимательность, и… Нашего залпа ты не услышишь, а у тебя Вика и еще кто-то. А ты об этом забывать стал. Машину хорошую получил от Соломоныча, и давай чудеса творить! А у нас три четверти полка на ЛаГГах летают. Там такого движка нет! А ты им какой пример показываешь!? А что, ему можно! А мы что, хуже? И пойдут «дуэли» и потери. Вот об этом ты и не подумал. У тебя достаточно авторитета, чтобы не поддерживать его таким дешёвым способом. Ты меня понял?
– Понял, но сваливаться в тупую драчку и нести потери не хотелось. Решил отвлечь, да и показать немцам, что слабоваты они против нас. Нам же еще здесь транспортники проводить, с людьми на борту.
– Считаешь, что возобновим работу?
– Думаю, да. Не всех еще вывезли, а там, в Куйбышеве, людей не хватает, пацанов и женщин к станкам ставят. Ну и очень хотелось, чтобы поезда до переправы ходили. Ведь вот-вот и все встанет по ледовой обстановке. Требуется продовольствие доставить, хотя бы на полмесяца-месяц.
– За Ленинград! Поезда, пять штук, туда проследовали.
Мы выпили еще по пятьдесят.
– Надо бы с начальством порешать, чтобы разрешили у Волхова поработать, пока «мессеров» мы приземлили.
– Думаешь, надолго?
– Здесь? Да. Но за Ладогой у них еще есть. С ними тоже требуется посчитаться. И с финнами.
– Ну, ладно, хозяйки я не дождусь! Все, что хотел сказать – сказано. В девять – на построение. А ночь – отдохни. Вчера же почти не спал.
Уйти он не успел, вошла Вика, с которой Борис Афанасьевич еще пригубил водки и закусил пирожками с мясом, почему Вика и задержалась, поварихи сверх пайка нам подарили за сбитых немцев. Попрощался и вышел. Можно сказать, что извинился за содеянное. Но в некотором смысле слова он прав. Такие «штучки» нужно устраивать вовремя: когда отдельно базируешься от полка.
Да как же! Дадут тебе поспать! Под арест в этом случае надо не меня сажать, а некоторых других товарищей! В общем, в два часа прибежал посыльный, с запиской для меня и часового об освобождении. Десять минут ждали разводящего, чтобы снять пост и выскочить из землянки. Быстрее было бы, если бы он сопроводил меня до штаба полка. Там опять «разборки» с наземным командованием, и ожидание звонка из Москвы. Доложился о прибытии, Рудаков мне показал место, где посидеть, и палец прижал к губам, дескать, не вмешивайся, наше дело сторона. А там некий Хозин, позывной у него «Восьмой», а надо бы сменить его на «Шестой», да видать не по чину, разносит генералов от инфатерии за дела минувших дней. В принципе, все говорит правильно, но где был сей генерал-лейтенант до того как? Вопрос, конечно, риторический, но слушал я его с большим интересом. Особенно любопытно было наблюдать, как он измывается над Мерецковым, который лишь по должности уступает ему. Ох! Не дай те боже, генерал, поменяться с ним местами! А это будет! А пока носатый член в пальто костерит последними словами тех, кто говорит ему, что в задержке переобмундирования их вины нет. Все заявки были поданы заранее, но поезда с имуществом кто-то отправил обратно, так как армию переименовали, а в грузовых документах этого дела не изменили. Де-факто, требовалось трясти не присутствующих генералов, а их штабы. Штаб 4-й сидит за речкой, но генерал проехал мимо, ах, даже заходил туда, но направился сюда. Яковлев, конечно, мне не шибко нравился, но он был вынужден лететь на восток, чтобы вернуть имущество армии. При этом умудрился потерять управление, так как станция Цвылёво была захвачена противником, который проводочки и перерезал. Вот только откуда немецкий связист или диверсант знал, какой колодец взрывать? На нем же не написано: «ВЧ на штаб Ленинградского фронта. Рвать здесь!», и для удобства не повешен резак, не лежит ящик взрывчатки и огнепроводный шнур со взрывателем. Все это диверсант принес с собой! И пришел точно к месту нахождения кабеля. Пока я думал о веселой ситуации и посмеивался, видимо, не только в душе, на меня обратил внимание этот «носарик». Ну и понеслось! Зря меня из-под ареста освобождали! Оченно я плохо отношусь в русскому народному общедоступному, когда его направляют в мой адрес.
– Вам не кажется, товарищ генерал-лейтенант, что вам никто не давал права со мной так разговаривать, употребляя непечатные выражения? Язычок-то прикусите! Или помочь? Хочу и улыбаюсь.
– Да я тебя!
Ответить я не успел, так как зазвонил ВЧ, которого все ждали. Рудаков не растерялся и громко сказал:
– Тихо, товарищи, Москва! – и снял трубку. Носатый показал мне кулак и руками пообещал завязать в узел. – Так точно, товарищ маршал, здесь! Лейтенант Суворов! К телефону!
– Ну что, лейтенант! Сработал наш план! Молодец! Верховный Главнокомандующий приказал упомянуть тебя отдельной строкой в своем приказе, – услышал я голос маршала Шапошникова.
– Служу Советскому Союзу, товарищ маршал. Меня здесь уже поблагодарили, матом, прилюдно!
– Кто?
– Не знаю, генерал-лейтенант какой-то, по-моему, Хозин, который вчера упирался и говорил, что Ленфронт ничем помочь 4-й и 7-й армии не может. Видимо, желал уморить голодом весь город, а мы ему помешали.
– Трубочку ему передайте!
– Есть!
А слушал этот диалог не только я, но и все присутствующие, его на отдельный динамик подал Рудаков. Генерал начал оправдываться, что ругался он вовсе не на меня, а на тех людей, которые освободили город, и ему не понравилось, что я стоял и чему-то улыбался.
