В первую очередь исчез ПАРМ, полковые авиаремонтные мастерские и весь ЗиП для «ишаков», складированный там. Во-вторых, четыре батареи 37-мм пушек ближнего прикрытия аэроузла уехали в неизвестном направлении. И две эскадрильи: 4-я и 3-я, оставшиеся на непосредственном прикрытии отхода 14-го корпуса. Корпус отходил мучительно долго, у эскадрилий, в условиях отсутствия централизованного снабжения, достаточно быстро кончилось топливо и боеприпасы, восемь машин 4-й пришлось сжечь, а третья эскадрилья сумела вывезти матчасть из Аккермана, покинув эту территорию только 29 июля.
Так как какие-либо капониры отсутствовали, самолеты: 12 «ишаков» и два МиГа рассовали между домами и накрыли стоянки сетями. Проживали в домах местных жителей и не летали. Техники ехали сюда восемь суток. За время нашего «отсутствия» 14-й корпус потерял большую часть личного состава, в основном из-за бомбардировок, но несмотря на это был направлен в район Умани. 28-го ко мне в комнату буквально ворвалась Вика, они прорвались, но на нее было страшно смотреть: грязная, смертельно уставшая и вся в слезах. До этого мы даже не разговаривали много дней.
– Жив! Что происходит? Почему?
– Это то, почему тебе сказали, что требуется уехать. Теперь поздно, ты – военнослужащая. И твоя судьба тебе больше не принадлежит. Сейчас попрошу хозяйку растопить баньку и натаскаю воды. А пока – поешь.
– Почему нас бросили?
– Вас не бросили, вас отправили в тыл, вот только топлива в машинах было мало.
– Да, мы в основном шли пешком. И тащили инструменты на себе.
Я открыл банку с рыбой, из вещмешка достал хлеба и столовые принадлежности. Все свое ношу с собой. Положил все на стол и вышел договориться с хозяйкой о бане или кипятке. Затопили баньку, в которой вымылись человек тридцать. Максимыч, мой техник, сразу после бани отправился к самолетам. Там с ним и переговорили насчет кормового бензобака.
– Как ты считаешь, Максимыч, есть возможность быстро его вытащить, если что? Его-то можно и автомашиной отправить, да и выбросить просто, потом найдем. А двух человек или 120–140 килограммов на небольшое расстояние там перевезти можно. Что скажешь?
– Ну, если вот тут вот высверлить заклепки, то бак снимается, можно на винты потом поставить.
– Вот так и сделай.
Из Беляевки успели выполнить всего три вылета, и опять пришел приказ менять место дислокации, да еще и с «осложнениями». Место клевое – город Первомайск. Это восточнее Умани. Задача – удержать переправы на Южном Буге, дать возможность отойти частям 6-й и 12-й армий на восток, которые немцы пытаются окружить под Уманью. Аэродромов там нет. Эскадрилью расположили в Сухом Ташлыке в трех километрах от станции Юзефполь. Но 25 июля военный Совет Юго-Западного фронта выступил с инициативой передать 6-ю и 12-ю армии в состав Южного фронта, не упомянув в донесении в Ставку, что отдавать прикрывавшие их ранее 44-ю и 64-ю авиадивизии из состава Юго-Западного фронта они не собираются. У командования Южным фронтом Тюленева под рукой оказался только наш полк, который и бросили на съедение. Полк был лучшим на Южном фронте, когда действовал со стационара и в условиях наличия сети ВНОС. Батальон, с которым мы вместе базировались, во-первых, сворачивался дольше нас, понес серьезные потери, так как нас вывели, а во-вторых, был включен в систему обороны Одессы. Полк остался «голым» и начал стачиваться.
30 июля мы смогли поднять в воздух 14 машин из сорока, и каким-то образом удалось не дать разбомбить переправы и мосты. 1 августа бои в воздухе достигли апогея, в них полк потерял шесть машин и четырех летчиков-ветеранов полка. Второго августа мы были вынуждены сами бомбить переправы, чтобы сорвать захват Первомайска, к которому с юга и с севера устремились танки и мотопехота противника. Части 18-й армии были выбиты из города, а нам с Максимычем пришлось выбрасывать кормовой бак, и туда втиснулись Вика и он. Наш аэродром оказался захвачен 16-й танковой дивизией. Общий приказ был прорываться на юг, туда и полетели. Обнаружили аэродром возле Вознесенска, сели там. Всего две машины, моя да Хохлова. Нам же пришлось топливные баки извлекать, остальные вылетели раньше, летели в этом направлении, но мы их не обнаружили. Удалось связаться со штабом 9-й армии, который находился в тот момент в Николаеве. Оттуда получили приказ перелететь к ним, без всякого объяснения причин. Там на аэродроме и нашли своих, тех, кто остался от полка. Было нас не слишком много: 21 человек летного состава, два техника и одна вооруженка. Мы тут же побежали искать кормовые танки, и через час самолеты были готовы к вылету.
Вдвоем с Хохловым выполнили еще два полета, снимая все, что происходит на севере. Провели два безрезультатных боя. Облачность мешала, противник, получив отпор, предпочитал не связываться, а уходить. Вечером появился Мягков, но с петлицами старшего политрука. Вот это номер! Он сообщил, что командира сняли и собираются отдать под суд за утерю управления полком. Всем составом ринулись в штаб армии, и не к прокурору, а напрямую к командующему. Черевиченко такого не ожидал, тем более что он не интересовался, кто ему в клювике принес свежие сведения. Заюлил, что это только проверка, ничего большего. Должен же командующий армией знать, что происходит в войсках. Тогда Мягков показал ему приказ по фронту, что с 26 июня полк к 9-й армии вообще не относится, он – фронтового подчинения. То есть Черевиченко дал приказ арестовать командира полка авиации Южфронта и сменил ему командование. Оказывается, у Южфронта есть командующий авиацией, но жутко стеснительный, и перечить бывшему командующему округом он не хочет, ибо это же взять на себя ответственность! А командующий Южфронтом, некто Тюленев, всю жизнь служил в паркетном Московском округе и ему этот участок попросту незнаком. Имея одиннадцать дней для развертывания фронта, он так и не усилил передовые части, допустил два прорыва, что привело к катастрофе всего южного направления. Вот они и скидывали на Черевиченко, который был, ну как бы помягче сказать, большим другом наркома обороны Тимошенко. Так что полк вынудил Черевиченко отпустить Рудакова из-под ареста. Ну, правда, его отозвали в Москву буквально через три дня, а нам торжественно вручили варяга: Шолохова, но не писателя, а майора. Уж лучше бы собрание сочинений другого Шолохова в библиотеку подарили.
Все взъерошенные вернулись в казарму, но вместе с Борисом Афанасьевичем.
– Мужики, зря вы это сделали, я виноват перед вами, что сунул в эту мясорубку, не смог сказать тому же Черевиченко, что авиацией так не командуют. Мне требовалось достучаться до Шелухина и настоять на полной комплектации полка. А я этого не сделал. Не могу я так, как Виктор, бить словом и фактом по голове так, чтобы ко мне прислушивались.
– Позывной у Шелухина есть? Долго нас еще по всему фронту гонять будут? От полка ничего не осталось, а никто из «отцов-командиров» прекратить этот произвол не может. Давайте позывной, товарищ майор. Сам поговорю.
Шелухин прилетел к нам из Днепропетровска этой же ночью, и не для того, чтобы устроить нам разнос. У полка более 140 подтвержденных сбитых, да, в последних боях мы потеряли машины и людей. Но мы штурмовали танковую дивизию на «ишаках». Он – пожилой мужик, умный, хороший комиссар, но безнадежно отставший от реальности. «Заполнить пространство, постоянное наблюдение, личное мужество, показ примера наземным частям».
