Стоит ли рассказывать об учёбе в снайперской школе. Почти все дни там были похожи друг на друга, да и методы обучения, возможно, являются до сих пор государственной тайной. Одно надо сказать, что гоняли нас на совесть. Кроме стрелкового дела, большое внимание уделялось физической подготовке, а так же обучали немецкому языку, который я после восьми классов школы неплохо знал, и с интересом изучал.
В сентябре 1944 года, вместе с тридцатью курсантами, меня направили в одиннадцатую гвардейскую армию, входившую в состав третьего Белорусского фронта. В снайперской школе нам выдали трёх суточный паёк, смену белья и шинели из очень ценной английской шерсти. С вещевыми мешками, скрученными шинелями, но без оружия, (его выдали на передовой) мы добрались до штаба армии, в сопровождении офицера. Штаб одиннадцатой гвардейской армии находился на окраине небольшого городка, где-то за Минском. Через Минск мы проезжали и меня поразили масштабы разрухи в городе. Да и везде в Белоруссии следы недавних кровопролитных боёв были хорошо видны.
Когда мы прибыли на место назначения, нас построили перед штабом в шеренгу и велели ждать. К нам вышел командующий одиннадцатой гвардейской армией, генерал Галицкий Кузьма Никитович. Боевого генерала я увидел впервые. Держался он просто, не заносчиво и произвёл на меня хорошее впечатление.
Генерал выступил перед нами с короткой речью, рассказал о боевом пути армии, что она участвовала в разгроме врага под Москвой. Он так же поставил перед нами задачу на ближайшее будущее, это добиться превосходства над немцами в снайперских поединках, чтобы наши снайпера были лучше обучены и обладали высокими бойцовскими качествами. Галицкий поговорил с каждым курсантом, проходя вдоль строя. На это он потратил больше часа. Поравнявшись со мной, он спросил фамилию и откуда я родом. Услышав мою фамилию, поинтересовался, не поляк ли. Я ответил, что русский, но фамилия польского происхождения. Рядом с генералом шёл офицер, и он подал мне направление. В завершение нашего разговора Галицкий пожал мне руку и объяснил, что подчиняться я буду непосредственно командиру полка, подполковнику Приладышеву.
Когда Галицкий отошёл от меня и беседовал с другими курсантами, я прочитал выданное мне направление. В нём было написано следующее: «Старшина Сержпинский Н.С. направляется в пятую, гвардейскую, Городокскую, ордена Ленина, красного знамени и Суворова второй степени, стрелковую дивизию, в 21-й полк, на должность снайпера-инструктора. Использовать только по назначению».
Дивизия состояла из трёх стрелковых полков и полка артиллерии. То есть он выделил по одному снайперу-инструктору на каждый полк. Нас четверых, направленных в пятую дивизию, повезли, вместе с другим пополнением, на американской автомашине «студэбеккер». По мере приближения к фронту, всё отчётливее слышались раскаты грома, хотя грозовых туч на небе не было. На душе становилось тревожно и тоскливо. Я понимал, что и у моих попутчиков, такое же настроение. Чтобы отвлечься от грустных мыслей, я начал разговор с ними на отвлечённые темы. Всех троих курсантов, разумеется, я хорошо знал, а Толик Набоков был одним из моих близких друзей, приобретённых за период учёбы в снайперской школе.
Я спросил его, в какой полк он направлен и оказалось, что в артиллерийский.
– Значит, будем соседями, – сказал я другу. – Это хорошо, можно ходить в гости.
– Да вряд ли, – возразил Толик, – там не до гостей. На войну едем, а не на курорт.
Говорить на отвлечённую тему не получилось. Все думы были только о том, что ждёт нас на передовой. Много рассказов мы слышали от нашего командира и наставника Пчелинцева. Мне казалось, что я хорошо представляю войну, всё знаю о ней, но, даже ещё не приблизившись к фронту, стало ясно, что не совсем правильное было моё представление. Вот навстречу нам ехала грузовая машина, с открытым кузовом. На дне кузова плотно лежали раненые и громко кричали от боли, когда трясло на ухабах. Везли их словно дрова. Просёлочная дорога вела нас мимо сгоревших деревень. Женщины с детьми сиротливо стояли на пепелищах своих домов и со слезами на глазах смотрели нам в след. Ни кому до них не было дела.
Штаб пятой, стрелковой, гвардейской дивизии располагался в нескольких, палатках, защитного цвета, на краю леса. Сверху на палатках лежали ветки, для маскировки. Где-то за лесом, судя по частой, сливающейся в сплошной гул, стрельбе, разгорался бой. Солдаты возле палаток, спокойно курили, и казалось, не обращали внимания на стрельбу. Встретившие нас штабные офицеры, проверили документы и предложили поесть. После каши в снайперской школе, здешняя каша в рот не лезла. Она была не масленая, с каким-то болотным привкусом. Я вдруг вспомнил тех несчастных женщин с детьми, которые стояли возле дороги, на пепелищах, и подумал, что эта каша была бы для них самой вкусной. Пока мы ели, в двухстах метрах от палаток разорвались два снаряда. До этого мне приходилось видеть только взрывы бомб.
– Отсюда далеко до передовой? – спросил я местного старшину, старательно выскребавшего ложкой кашу из котелка.
– Не далеко, – ответил он, и, встав с бревна, на котором сидел, тревожно оглядываясь по сторонам, сказал:
– Пойдёмте, снайпера, я выдам вам инструмент, а то ложками будете воевать.
Через поле, старшина повёл нас, как он выразился, на секретный склад. Возле сгоревших домов небольшой деревеньки, был оборудован блиндаж, в котором и находился склад. Там выдали нам новые снайперские винтовки, в заводской смазке, патроны к ним, в том числе с зажигательными и трассирующими пулями. Ещё выдали каски, сапёрные лопатки, котелки и противогазы, которые потом не требовались, Немцы газ не применяли, соблюдали конвенцию. Противогазы, обычно, солдаты выбрасывали, а сумки использовали, клали туда всё необходимое.
К вечеру, из 21-го полка, пришли трое солдат за пополнением. Я попрощался с сокурсниками, за ними тоже пришли из других полков.
Вместе со мной, в 21-й полк, должны были идти ещё около пятидесяти солдат из числа пополнения. Всем нам выдали по ящику с боеприпасами. Мне достался ящик с противотанковыми гранатами. Такие я делал, работая на военном заводе, и знал, что ящик весит тридцать килограммов. Боеприпасы нам дали, чтобы по пути доставить на передний край фронта.
Идти надо было, когда стемнеет. И, дождавшись темноты, мы отправились в путь с тяжёлой ношей. Стрельба впереди, куда мы шли через лес, утихла, и лишь редкие пулемётные очереди нарушали тишину, да периодически в небо взмывали осветительные ракеты, свет которых просачивался сквозь деревья.
Лес, вскоре закончился и нам дали команду отдохнуть. Я сел на ящик и огляделся. При вспышке ракеты, заметил на краю леса большой штабель дров. Поначалу никто на него не обращал внимания, а затем кто-то испуганно вскрикнул:
– Братцы, в дровах люди!
Я подошёл поближе и разглядел среди брёвен торчащие головы, руки, ноги женщин, стариков и детей. В штабеле чередовались слои трупов, со слоями брёвен. Немцы, отступая, не успели их сжечь. Не раз мне приходилось читать в газетах о зверствах оккупантов, но тут я сам увидел звериную сущность фашизма.
