Навстречу двигалась колонна пленных немцев, как бы подтверждая силу агитации листовки. Мы вышли из трамвая и с интересом разглядывали поверженных врагов, которые недавно стреляли в нас, а мы в них. Колонна шла медленно, солдаты еле передвигали ноги. Красноармеец-конвоир весело покрикивал: «А ну, пошевеливайтесь, Фрицы! Шнель, шнель!»
Неожиданно Санька крикнул, глядя на пленных: «Стас, ты как тут оказался? Да не отворачивайся, я тебя узнал!» Солдат в немецкой форме ни чем не отличался от остальных: с такой же щетиной на щеках, в потёртой испачканной форме. Невозможно поверить, что это русский. Однако Санька обратился к конвоиру и попросил отдать ему этого пленного. Конвоир даже не спросил: «Зачем?» И сказал: «Забирай». Саня за рукав вытащил солдата из колонны и ударил тросточкой по спине.
– Предатель! – кричал он. – Я тебя сразу узнал. Мы же с тобой в одной школе учились!
– Выслушай меня, пожалуйста! – плачущим голосом произнёс солдат на чистом русском языке. Но Санька нанёс ему несколько ударов тросточкой по голове. Шапка с головы слетела, и солдат упал. Санька продолжал неистово бить односельчанина на глазах у пленных и красноармейцев. Все остановились и, как заворожённые смотрели на эту сцену. Солдат уже лежал без движения, а Санька продолжал наносить удары, затем он отбросил тросточку в сторону, опустился на колени и затрясся в рыданиях.
– Ну что уставились! – закричал на пленных конвоир. – Шнель. Шнель!
Колонна пленных двинулась с места, а красноармейцы из нашего полка продолжали молча стоять. Когда Санька поднялся с колен и вытер слёзы, к нему подошёл незнакомый боец и робко спросил: «За что ты его так?» Санька сразу не ответил, а наклонился к лежавшему односельчанину и проверил пульс, потом повернулся к солдату и громко, со злостью сказал:
– А он заслужил, власовцами становятся добровольно, поэтому собаке собачья смерть.
В это время кто-то крикнул, что третьему батальону надо идти штурмовать вокзал. Стоявшие вокруг бойцы были из третьего батальона и толпой двинулись через перекрёсток, по пересекающей улице, в сторону железнодорожного вокзала. Я, недолго думая, повёл своих снайперов вслед за третьим батальоном. Улица, по которой мы шли, вела в гору.
От едкого дыма стало тяжело дышать, некоторые дома горели. В этом месте стояли высокие многоэтажные здания. Под ногами солдат хрустели битые стёкла и кирпичи, кругом были завалы.
Кроме дыма в воздухе летала кирпичная пыль. От неё наша одежда и лица имели красноватый вид. Все строения в Кёнигсберге были построены из красного кирпича, поэтому от взрывов и появилась эта красная пыль, разносимая ветром.
Я посмотрел на ребят, на их чумазые лица и понял, что я так же выгляжу.
Снайпера молчали и старались не смотреть на Саньку, лицо которого выражало горе и стыд. Как бы оправдываясь перед товарищами, он, тяжело вздохнув, проговорил:
– Я не хотел его убивать, всё как-то само собой получилось. Нервы ни к чёрту. И зачем я эту тросточку подобрал.
Гриша положил свою руку Саньке на плечо и, желая успокоить его, сказал: «Ты правильно сделал. Я бы тоже так поступил».
– Эх, озверели мы, – тихо произнёс Тимофей, – насмотрелись на зверства немцев и сами становимся такими же.
Больше мы к этому разговору не возвращались. Вскоре батальон приблизился к месту ожесточённого боя. Здесь сражались бойцы из, поредевшей, 43-й дивизии, в третьем батальоне тоже оставалось около ста пятидесяти человек.
Перед нашей позицией открывалась территория сильно разрушенных зданий. За ними проходила железная дорога, а справа стояли дома, примыкающие к железнодорожному вокзалу. Солдаты 43-й дивизии из крайних к развалинам домов обстреливали немцев. Периодически гитлеровцы контратаковали при поддержке своей артиллерии. Красноармейцы едва сдерживали эти натиски. Всё открытое пространство густо усыпали трупы убитых. Они лежали на талом апрельском снегу непонятными тёмными силуэтами, и трудно было разобрать, русские это или немцы.
Не успели мы занять позиции, как налетели наши самолёты и начали бомбить вокзал и всё вокруг. Иногда бомбы падали близко от нас. Красноармейцы опасались, что бомбы с советских самолётов могут попасть в своих солдат, такое бывало не раз. Когда бомбардировка закончилась, то мы пошли в атаку. Рядом с разрушенным вокзалом, был сквер, в котором в окопах засели немцы, и вели автоматную стрельбу.
Я распределил снайперов по флангам, чтобы уничтожать в этом сквере солдат противника. В оптический прицел было хорошо видно, как из окопов высовываются глубокие каски немецких солдат, стреляющих из автоматов, но их лиц невозможно было разглядеть из-за дыма.
Через полчаса этот отряд, примерно из тридцати человек, нами был уничтожен. Патроны в моей трофейной винтовке закончились, и я пошёл смотреть в сквере у немцев, нет ли патронов. К моему ужасу, убитые нами солдаты противника, оказались совсем дети, в возрасте пятнадцати, шестнадцати лет. Поэтому мы с ними так быстро справились. Патронов для винтовки я не нашёл и взял у них автомат, иначе воевать будет нечем. Вернулся я к своим ребятам с тяжёлым настроением, жить даже не хотелось.
У Гриши опять повторился случай с попаданием пули в оптический прицел. Снова придётся менять винтовку. На этот раз осколки стекла поранили ему щёку. Я рассказал товарищам, что мы воевали с необученными школьниками. Это снайперов тоже не обрадовало.
– Пусть смерть этих мальчишек будет на совести фашистов, – сказал, нахмурив брови, Тимофей. – Мы не знали, кто в нас стреляет. Фашисты затуманили им головы, а мы тут не причём…
Очистив территорию вокзала от гитлеровцев, красноармейцы пошли в сторону реки Прегель, как и предусматривалось планом операции. В нашем смешанном отряде собрались бойцы из разных полков и дивизий. Так уже бывало в уличных боях и в других городах. Руководить боем в большом городе очень сложно, солдаты часто теряют ориентир, и связь со своим полком, неожиданно оказываются в соседнем подразделении. К нашей снайперской группе прибился снайпер из 134-го полка. Мы не стали его прогонять, проверили его снайперскую книжку, и он шёл вместе с нами. Патроны к своей винтовке я затем быстро нашёл.
Недобитые гитлеровцы в спешке отступали, переправлялись через реку, а их отступление прикрывали миномёты, стрелявшие с противоположного берега. Вокруг нас хаотично со свистом падали мины, гремели взрывы. Мы старались прятаться за стены обгоревших каменных зданий, перебежками продвигались вдоль улицы. Осколки выбивали куски кирпича из стен, оставляя крупные щербины. Один из осколков ранил под правую лопатку нашего нового снайпера из 143 полка, и он со стоном упал на груду битого кирпича. Ребята перетащили его внутрь ближайшего здания, а я дождался санитаров, шедших сзади батальона. Санитарка, молодая девушка, по приказу санинструктора, пошла за мной в дом, оказывать помощь раненому. Условий в этом пыльном, разбитом помещении не было, и раненого положили на шаткий стол, стерев какой-то тряпкой пыль. Там было холодно, но пришлось его раздеть по пояс и положить на живот, чтобы осмотреть рану. Парень уже много потерял крови и его колотило от холода. Он со стоном всхлипывал и просил спасти его.
