Я шёл вместе с пехотинцами вдоль стены кирпичного дома и наблюдал за противоположным кирпичным зданием. В оконном проёме мансарды заметил пулемётчика, устанавливающего ручной пулемёт. Он хотел в нашу группу стрелять, но я опередил его. Вдоль стены противоположного нам дома с солдатами шёл Гриша. Мы с ним работали в паре. Остальные снайперские пары действовали с тыла, издалека выслеживали и уничтожали пулемётчиков и вражеских снайперов. Тактика ведения уличного боя была отрепетирована ещё в марте на учениях.
За нами шли другие группы бойцов. Они входили в дома и вели бой внутри, порой за каждую комнату. Вот из углового здания, расположенного за сто метров от нас, застрочил пулемёт. Пули свистели вокруг и рикошетили от стены. Наш танк сделал несколько выстрелов, и пулемёт замолк.
Из подворотни с противоположной стороны улицы фаустник поджог наш танк. Из него повалил густой дым, а из нижнего люка начали вылезать танкисты. Красноармейцы поймали фаустника, пожилого немца в гражданской одежде, сильно избили, а потом пристрелили. Фаустников наши солдаты ненавидели, они причиняли войскам значительный ущерб.
Уличный бой требовал большого напряжения и внимательности. Следующий дом, вдоль стены которого, следовало пройти, горел. Он был кирпичный, но внутри всё деревянное. Мне на каску сверху, упала горящая головёшка, летели искры и угли.
Город бомбили самолёты, чёрный дым закрыл небо, и стало темно, как ночью, лишь свет от пожаров рассеивал темноту. Этот дым накрыл и Розенау. Большого страха я не ощущал, но нервы были на пределе.
Генерал Галицкий писал в своих воспоминаниях: «Над городом поднялся полуторакилометровый густой столб чёрного дыма и пыли. Это было захватывающее зрелище. Такого мощного удара авиации до этого дня я ещё не видел никогда».
Через несколько часов, наш батальон заменил другой батальон. Пришла снайперская пара, состоящая из Кости Смирнова и Саньки.
– Идите в тыл, – сказал мне Санька. – Теперь наша очередь пробивать оборону Фрицев.
Третий батальон вышел из боя. Центр Кёнигсберга сильно горел, ветер нёс оттуда дым и гарь. Дышать становилось тяжело, хотелось куда-нибудь спрятаться и отдышаться. Мне надо было найти командира полка, чтобы согласовать с ним действия снайперов, и я стал спрашивать встретившихся офицеров, где находится командный пункт. Меня направили в нужную сторону, дали солдата-проводника, но он не сориентировался, вместо подвала, где располагался КП, привёл меня в другой подвал. Там прятались мирные жители, среди которых было большинство детей разных возрастов. Со мной шли несколько командиров подразделений, в том числе старшина из роты сапёров. Это не молодой, крупный мужчина, с рыжеватыми усами. Все мы выглядели ужасно: шинели грязные, местами обгоревшие, лица закоптелые, как у шахтёров. Естественно, что прятавшиеся в подвале люди, испугались нас.
– Сколько же здесь детей! – воскликнул усатый старшина. – Чем дети то провинились перед господом богом? Ведь тут кромешный ад.
Другой офицер зажал нос, и, спускаясь по лестнице, сказал:
– Да в этом подвале газовая камера, они все задохнутся. Углекислый газ тяжелей воздуха, он стелится по земле и опускается в подвал. Надо бы их вывести наверх, хоть там и не свежий воздух, но всё же лучше дышится.
Большинство детей в подвале спали или были без сознания от угара. Взрослые тоже имели бледный и болезненный вид. Они настороженно смотрели на нас, не понимая, о чём мы говорим. Свет от коптилки высвечивал их испуганные лица. Усатый старшина присел на корточки перед детьми, и улыбнулся, сверкнув зубами, как негр. Он протянул руку к маленькой девочке, чтобы погладить её по головке, но мать испуганно отодвинула её. Девочка открыла глаза и сказала: «Папа». У немцев маленькие дети часто родителей зовут, так же как и русские, «мама» и «папа». На старшину это произвело впечатление, на его глазах выступили слёзы
– Она совсем, как моя дочка, – с умилением произнёс он.
Старшина вытер слёзы рукавом шинели, от чего на его лице копоть ещё хуже размазалась.
– Мадам, вы не бойтесь, у меня тоже есть дети, киндеры. Вам надо выходить из подвала.
Я перевёл женщине слова старшины, и та успокоилась. Другие женщины стали повторять друг другу: «У русского солдата есть такая же дочка»
Рядом сидел пожилой немец, с морщинистым лицом, и я попытался объяснить ему, что в подвале скопился угарный газ и надо выйти наверх, однако немец не понимал. Я не знал, как будет по-немецки «угарный газ». В конце концов, немец меня понял, и передал наше предложение всем находившимся в подвале людям, они зашевелились, потихоньку начали подниматься на поверхность. Старшина взял на руки понравившуюся ему девочку, и, целуя её, понёс к выходу. Мать не возражала.
Сделав доброе дело, мы пошли дальше искать нужный нам подвал. Кругом было темно, мои спутники не имели часов и спрашивали друг друга, сколько времени.
Старшина зачем-то отошёл в сторону к домам и подорвался на мине. Меня по щеке ударил кусок его тела. Я почувствовал не приятный запах содержимого кишечника, судорожно начал искать на земле, чем бы вытереться, нашёл лоскут от гимнастёрки, вытер лицо. А шедшего с нами младшего лейтенанта, от взрыва ранило в грудь осколком. Мы положили его на снятую, одним из офицеров, шинель и потащили на командный пункт, который вскоре нашли.
Я сильно устал, хотелось спать, а ещё больше, хотелось есть. Майор Устинов руководил боем, не отходя от полевого телефона. Постоянно возникали проблемы, которые командир полка должен быстро разрешать. К нему было трудно подступиться, он всё время был занят. Тут же на полу, спали солдаты и офицеры. Я прилёг на грязные тряпки в подвале и мгновенно уснул. От нервного напряжения усталость накапливается быстрее. Но спал я не долго, меня разбудили, сообщив о смене дислокации. Связисты снимали телефонные аппараты, сматывали провода, другие солдаты выносили из подвала всё ценное имущество; ящики с боеприпасами, мешки с обмундированием и хлебом. Всё это погрузили на машины, сели туда сами и поехали через посёлок в сторону громыхавшего боя. На какое то мгновение, ветер разогнал густой дым, солнце пробилось сквозь него и стало светло. Но затем вновь надвинулись клубы дыма, и ночь опять закрыла всё вокруг.
На окраине посёлка полк собрался в одну колонну, затем двинулся в сторону горящего Кёнигсберга. Впереди находилась третья линия крепостных сооружений противника. Из разговоров начальства, я узнал, что перед нашей дивизией поставлена задача: прорвать эту линию обороны и выйти к реке Прегель, протекавшей через весь город, и впадавшей в Балтийское море. Однако сходу прорвать укрепления немцев нашей дивизии не удалось. Несмотря на сильную бомбардировку, немцы сохранили свои артиллерийские расчёты и пулемёты, которые обрушили на нас шквальный огонь. Вновь мы понесли потери, особенно в технике. Около десятка танков горели перед старинным немецким фортом.
31 – Сражения на улицах Кёнигсбеога
В ночь, с 7-го на 8-е апреля, все три дивизии нашего восьмого гвардейского стрелкового корпуса, продолжали попытки прорвать оборонительную линию противника, за которой начиналась окраина Кёнигсберга, состоящая из одноэтажных домов. Дальше виднелись многоэтажные здания. Окраина сильно от бомбёжек не пострадала, основной бомбовый и артиллерийский удар наносился по центру города.
