Я попросил слова и зачитал «Обращение к войскам от военных советов третьего Белорусского фронта и 11-й гвардейской армии». В нём говорилось:
«Боевые друзья, гвардейцы! На штурм Кёнигсберга! Во имя полной победы над врагом. Родина приказывает нам разрубить последний укреплённый узел Восточной Пруссии, сокрушить крепость Кёнигсберг и завершить разгром восточнопрусской группировки гитлеровских войск. Стремительно штурмуйте и разбивайте укрепления врага. Смело врывайтесь на улицы города и всеми средствами громите вражеские опорные пункты, ломайте сопротивление противника. Славные воины штурмовых отрядов и групп, бесстрашно штурмуйте город Кёнигсберг, дерзко блокируйте вражеские форты, доты, разбивайте его бастионы. Настойчиво ведите бой за каждый дом, очищайте квартал за кварталом, очищайте весь город, беспощадно уничтожайте проклятых фашистов до полного их истребления».
Солдаты бурно обсуждали предстоящий штурм города-крепости. Каждый старался подбодрить товарищей и себя тоже. Комсорг дал слово, что не пожалеет жизни и первым пойдёт в атаку. Мишка по прозвищу «Студент» вдруг закрыл лицо рукавом гимнастёрки и вышел из комнаты. Несколько человек, пошли за ним, начали его спрашивать:
– Что с тобой? Ты не заболел? Но он стал всхлипывать, распустил сопли. Его привели обратно на собрание, и комсорг пристыдил его:
– Ты же комсомолец, постеснялся бы рядовых солдат!
– А комсомольцы разве офицеры? – с иронией подметил Санька. Сам он не был комсомольцем.
Его шутка всех развеселила. А я вступился за Михаила, охарактеризовал его, как храброго солдата, и сказал, что нервный срыв может случиться с каждым. После этого он начал успокаиваться. Тут я вспомнил, что вечером придут почтальоны, и сообщил об этом ребятам. Они засуетились, начали писать домой письма. Мишка подошёл ко мне и попросил:
– Николай, помоги мне написать письмо девушке, я видел, как ты пишешь. У тебя красивый почерк.
– Мне тоже надо домой письмо написать. Пиши сам. Ведь ты грамотный студент, – отказался я.
– Какой студент? Это Санька меня так прозвал, но я на него не обижаюсь. У меня всего пять классов образования. Да и в школу я ходил не часто, до неё надо было идти от нашей деревни восемь вёрст. Отец инвалид, без ноги, мне приходилось помогать матери управляться со скотиной. Какая уж тут учёба.
– Нет, всё равно пиши сам.
Но Мишка не унимался:
– С этой девушкой я не знаком, и хочется не разочаровать её. Помнишь, в декабре нам выдавали шерстяные носки? Так вот, в носках я и нашёл от неё письмо. Вот, почитай, – протянул он мне помятый листок бумаги с линейками, видимо, из ученической тетради. Я взял листок, стал читать. Красивым, ровным почерком было написано следующее:
«Уважаемый военный! Пишет вам Мария Голованова из города Грязовца, Вологодской области. Я учусь в десятом классе, мне 17 лет. Эти носки я вязала сама по призыву нашей городской комсомольской организации. Специально купила овечью шерсть на рынке. Если вы молодой и храбрый боец, то напишите мне письмо. Я буду очень рада. Воюйте хорошо и оставайтесь живым!» Далее был написан подробный обратный адрес.
– Что же ты ей сразу не ответил? Носки то уж, наверное, давно износил.
– Да всё сомневался. Думал, убьют меня. Зачем зря девчонку тревожить.
– А из-за чего сегодня нюни распустил?
– Жалко мне себя стало, да так, что мочи нет. Ведь я ещё не целованный. Умру, так и не узнаю женской ласки, – последние слова Мишка произнёс со слезами на глазах. Его нижняя губа задрожала, и он еле сдерживался, чтобы вновь не разрыдаться.
– Да ты не один такой. Нас много не целованных, – пытался я его поддержать. – Ладно, давай напишу письмо. Диктуй.
Вместе мы придумывали текст, несколько раз переписывали заново. Хотелось написать много, но побоялись, что цензура не пропустит.
«Здравствуй, уважаемая Машенька! (С таких ласковых слов мы решили начать наше творение). Пишет тебе снайпер с 3-го Белорусского фронта Скворцов Михаил. Большое тебе спасибо за носки, они очень мне пригодились. В январе и феврале погода здесь была морозной и ветреной, но тёплая одежда, сшитая заботливыми руками наших женщин, согревала меня и всех солдат. Твои шерстяные носки меня тоже хорошо согревали, когда я часами лежал на снегу в засаде, выслеживал врага и меткими выстрелами уничтожал его. Все эти месяцы я помнил о тебе, и представлял тебя стройной, красивой девушкой с доброй душой. Если останусь в живых, то после войны обязательно постараюсь увидеться с тобой. Мне 20 лет, я тоже комсомолец. До войны работал в колхозе, помогал родителям в домашнем хозяйстве. Гулять было некогда, и любимой девушкой не обзавёлся. Сразу не смог тебе написать, потому, что не было времени для писем. Наша дивизия стремительно наступала. Сегодня мы отдыхаем, а завтра снова в бой. Буду рад, если напишешь ответ. Как твои дела в школе? Какие планы на будущее? Желаю тебе, Машенька, успехов в учёбе и крепкого здоровья!
С уважением, красноармеец Скворцов Михаил».
В конце Мишка указал свой домашний адрес и номер полевой почты. В конверт письмо запечатывать не требовалось, обычно, его складывали в треугольник, текстом вовнутрь, а военный почтальон ставил свой штамп рядом с обратным адресом.
На Мишкино письмо я потратил много времени и своё письмо домой писал второпях, чтобы успеть до ужина. Ещё хотел написать письмо Марте, но сомневался, работает ли на этой территории почта, и не знал, как отреагирует наша цензура. Поэтому писать не стал.
Ужин принесли дежурные. В термосах было картофельное пюре и селёдка. Вместо чая полковые повара приготовили компот из сухофруктов. Ужин получился праздничный, с выпивкой.
Посреди большой комнаты у нас стоял длинный стол, который ребята сами смастерили, чтобы на нём мог обедать весь взвод. С болью в душе я вспоминаю этот вечер. В тёплой компании произносились тосты и велись задушевные разговоры. Мы понимали, что многие из нас скоро погибнут, но старались об этом не думать.
Когда я принёс к столу термос с водкой, ребята радостно загалдели.
– Хороший праздник нам командование устроило! – потирая руки, произнёс сержант Салов. – Я давно хочу выпить, аж душа горит…
– Сколько грамм на человека нам выдали? – спросил меня Гришка.
– Как всегда по двести, – ответил я.
Обычно, пищу по котелкам из термоса, раздавал Салов. И в этот раз традиция соблюдалась. Водку же делить доверили мне.
Перед выпивкой я попросил слова, и произнёс тост, который давно держал в голове.
«Товарищи! – Начал я. – Предлагаю выпить за наш успех в штурме Кёнигсберга. Эта водка чиста, как слеза божьей матери, крепка, как Советская власть. Смерть фашистам!»
– Очень хороший тост, – похвалили меня ребята. – Ты просто как поэт.
– Тост не я придумал, слышал в других подразделениях…
Водку договорились выпивать не сразу, а растянуть на весь вечер. Следующий тост произнёс Салов. Он предложил выпить за погибших снайперов и перечислил большой список. Не забыл назвать фамилии Родиона и Чучи. Спать легли поздно, когда к нам на свет зашёл офицер и дал команду «отбой».
