Морбидадзе за моей спиной тяжело дышал, словно старик от одышки. Затем мне показалось, что он всхлипывает, и я обернулся. Он наклонил голову и вытер лицо рукавом белого масхалата. Я хотел спросить, что с ним происходит, но передумал, решил сделать вид, что ничего не заметил. Понятно, что на Вахтанга подействовал вид убитых солдат. Я тоже не остался равнодушным от всего увиденного.
– Коля, я скоро погибну, – сказал он каким-то не своим голосом.
Я хотел ответить ему шуткой, но ничего смешного в голову не пришло. Тогда я начал рассказывать исторический факт, о котором услышал вчера от Котова, чтобы отвлечь ребят от грустных мыслей.
– Вы знаете, ведь наши предки уже брали Кёнигсберг, – стал я громко говорить, чтобы все мои спутники слышали.
Снайпера растянулись в цепочку, и, услышав мои слова, догнали меня и пошли рядом.
– Это, какие предки? – поинтересовался Санька.
– В 1758 году русские полки разбили армию Прусаков и со знамёнами вошли в Кёнигсберг.
– А кто командовал этими войсками? – спросил меня солдат-проводник.
– Командующим был генерал Багратион.
– Не русский что ли?
– Не знаю, наверное, – ответил я.
Морбидадзе уже начал успокаиваться и с гордостью произнёс: «У нас в соседнем селе жили Багратионы, значит, этот командующий был грузин».
– Ни чего удивительного, возможно и грузин, – согласился я. – Ведь среди грузинов много знаменитых и храбрых людей.
Слово «храбрых» я специально подчеркнул, усилив слово голосом, чтобы воздействовать на Вахтанга. Санька это понял, с усмешкой взглянул на меня, но промолчал.
Вслед за проводником мы подошли к не широкой роще. Могучие деревья, как солдаты, стояли рядами. Сами они не могли так вырасти. Это был рукотворный парк. Роща находилась на возвышенности, и за деревьями, вдали открывалась панорама огромного города, с его предместьями.
– Что там за город? Может быть, Кёнигсберг? – спросили ребята.
– Да, это Кёнигсберг и есть, – ответили одновременно я и проводник.
По краю рощи, со стороны поля, протянулась глубокая траншея, бывшая немецкая. В роще были красноармейцы. Ползком мы стали пробираться к траншее. На дне выступила вода, не смотря на мороз, поэтому солдаты, прятались за деревьями, а в траншею не спускались. Мы подползли к двум бойцам. Они за толстым деревом грели руки над немецкой каской, разведя в ней костерок. Перед ними раскинулось обширное поле, на другом конце которого стоял хутор. Перед городом было много мелких населённых пунктов, укреплённых дотами, траншеями, минными полями, они представляли для нас серьёзные препятствия.
– Где ваш командир? – обратился я к солдатам.
– Где-то здесь, мы его с утра не видели, – заикаясь от холода, ответил один из них, и затем сердито спросил:
– Поесть принесли?
У нас в карманах лежали куски хлеба, которые удалось наспех прихватить с кухни. Мы поделились с бойцами и поползли дальше, волоча за собой санки с перинами. Поскольку мы были в масхалатах, а перины имели полосатую окраску, то издалека видны были, вероятно, только перины. Следующие два солдата с ручным пулемётом, тоже не знали, где их командир. Ребята сильно замёрзли, о чём свидетельствовали красные лица, и сырость под носами. Они часто сморкались и кашляли. Один из них посетовал:
– Фашистские снайпера не дают нам высунуться. Вы то, в белых халатах, а нас в шинелях, хорошо видно. Уже многих наших поубивали, сволочи. Вы поздновато пришли.
Мы поползли дальше. Вдруг, со стороны поля, раздался одиночный выстрел. Пуля выбила клочок пуха из перины, ветерок подхватил пушинки и понёс их по снегу. Морбидадзе и Санька в полголоса проговорили: «Это снайпер стрелял…»
Бросив перины, мы осторожно подползли к следующей группе солдат, сидевших в траншее. Чтобы не промочить валенки, они накидали на дно много снегу. Там, среди товарищей, лежал раненый и тихо стонал. Увидев нас, пожилой солдат, с лычками сержанта, проворчал: «Надо же, к нам снайпера явились, сподобились». И, кивнув головой в сторону немцев, проговорил: «Ваши клиенты давно вас ждут». На его рыжих усах я заметил льдинки. На вид ему было лет пятьдесят.
Я спросил бойцов, заметили они или нет, где засели немецкие снайпера.
– Примерно там… Вон у того бугорка, – показал рукой усатый. – Мы туда били даже из миномётов, но всё напрасно. Фрицы продолжают действовать.
– Спасибо и на этом, папаша, – поблагодарил я сержанта.
– Какой я тебе папаша, – возмутился он, – мне ещё сорока лет нету.
– Ну ладно, извини. У меня к тебе просьба: если мы убьём фрицев, то будь свидетелем, чтобы ваш командир батальона, или другой офицер, записали нам результат работы в снайперские книжки. Ладно?
– Это будет сделано. Но вы сначала их убейте, – с недоверием глядя на меня, сказал сержант.
Я послал Саню и Морбидадзе в разные стороны, на фланги, а сам остался на месте, сделал в снегу на краю траншеи бойницу, положил туда винтовку и стал смотреть в бинокль. Солнце светило нам в спину, так что сильного блеска оптики мне бояться было не надо, но зато для немцев это хуже. Им солнце светило прямо в лицо. Прошло немного времени и вот, со стороны поля раздался выстрел. Я заметил в том месте, откуда стреляли, облачко порохового дыма или пар от дыхания снайпера, но его самого не видно. Я взял винтовку и прицелился в то место. Затем блеснул оптический прицел противника, и я выстрелил. Попал или нет, уверенности не было, поэтому решил сменить позицию, отошёл правее по траншее, ближе к Вахтангу. Он, услышав мои шаги, посмотрел в мою сторону, слегка поднял руку, что означало: «Будь осторожнее». Затем он вновь взглянул в оптический прицел и нажал на курок. Куда он стрелял, я не видел, но через мгновение, с противоположной стороны, прозвучал ответный выстрел, и Вахтанг, охнув, свалился на дно траншеи. Солдаты, находившиеся рядом, склонились над ним.
– Живой. Ранен в голову, позовите санитара! – крикнул кто-то из них.
Я тоже подошёл. Моё сердце сжалось. «Неужели рана серьёзная?»
Из красного пятна на лбу друга текла кровь. Я вспомнил, как он сегодня нервничал и даже плакал, скрывая от меня слёзы. Теперь я понял, что у него были не хорошие предчувствия, поэтому и хандрил.
Прибывший санитар перевязал Морбидадзе, и красноармейцы перенесли его вглубь парка, а потом на носилках доставили в полевой госпиталь. Нам с Санькой хотелось сопровождать друга, мы очень переживали за него, но надо было довести дело до конца, уничтожить вражеских снайперов. Сколько их было на поле перед позицией батальона, никто не знал.
– Как будем действовать? – спросил меня Санька.
– Ловить на живца, – сказал я, докуривая папироску.
Мы сидели на дне траншеи и курили. Я размышлял вслух:
– Мой учитель Пчелинцев рассказывал, как он охотился на немецкого снайпера, профессионала. И мы будем действовать так же. Эти немцы профессионалы. Я чувствую, что они не простые. Поэтому надо взять тебе, Саня, вторую винтовку, которая осталась от Вахтанга и выставить её, вместе с шапкой на бруствер, где-нибудь рядом. А я буду наблюдать и вести охоту. Только ты немножко шевели винтовкой, чтобы оптика давала отблеск. Сам не высовывайся.
