Вскоре увидели впереди сараи и дома населённого пункта. Поднялись на берег и стали наблюдать в бинокли. В процессе наблюдения обнаружили там, среди домов, боевую технику с крестами, и решили обойти посёлок стороной.
На обход посёлка по бездорожью ушло много времени, и когда вновь вышли на реку, начали сгущаться вечерние сумерки. Мороз усиливался. Мне показалось, что было не менее двадцати градусов ниже ноля. Лицо сильно мёрзло, ноги в сырых валенках тоже, но спина вспотела от длительной ходьбы. Мы стали думать о ночлеге и где бы погреться. Примерно через час станет совсем темно.
– Вон сарай, – показал на видневшийся в стороне сарай, снайпер из семнадцатого полка. – Давайте в нём переночуем.
– Мы же там замёрзнем, – возразили другие.
Спорили не долго, пришли к общему мнению, что лучше переночевать у костра, под обрывом возле реки. В такой мороз немцы сюда не сунутся.
– Где найти сухих дров? – спросил один из ребят. На него сразу все накинулись: «Что за вопросы, сарай разберём…» Сарай ломать пошли все вместе. Орудовали сапёрными лопатками и ножами. Потом каждый принёс к месту ночёвки по охапке дров. Не успела наступить ночная мгла, как костёр уже полыхал во всю мощь. Мы расположились вокруг него, подложив под себя принесённые доски, и с удовольствием грели ноги. Согревшись, продолбили на реке прорубь, набрали в котелки воды и кипятили её на огне. В вещмешках у большинства солдат нашлась еда, а у кого запасов не оказалось, с ними поделились.
– Трудно воевать в такой мороз, – сказал шофёр, прикуривая от уголька, вынутого из костра.
– А мы люди привыкшие, здесь большинство охотники, – поддержал тему Гриша. – У нас в Сибири морозы похлеще, так мы в лесу ночевали, зарывшись в снегу. Находишь сугроб побольше, и делаешь в нём нору. В шубу закутаешься и хорошо…
Солдаты начали вспоминать случаи из своей охотничьей практики, а один бывалый снайпер поведал о трудностях в первый год войны. Тогда морозы отличались особой суровостью и больше всего страдали от него Фрицы. Наши солдаты более привычные к морозам, хотя при сорокаградусном морозе и нашим доставалось. Я вспомнил Павлика. Он на себе испытал тяготы морозной войны. Николай упоминал в своём рассказе, что у него и у Павла были отморожены пальцы на ногах и руках, но в госпиталь они не пошли, продолжали воевать.
– Старшой, пора спать, назначь кого-нибудь дежурить, – обратились ко мне солдаты.
Я растерялся и не знал, с кого начать. Тогда шофёр предложил свою кандидатуру: «Назначай меня, я всё равно не смогу заснуть». Одет он был не так тепло, как снайпера и сидел близко у костра, ёжился от холода.
– Ладно, заступай на дежурство. Если что, буди меня…
Вокруг костра снег подтаивал, и я подложил под себя ещё доску. Один бок припекало, а другой замерзал, приходилось часто поворачиваться. Вскоре я пригрелся и уснул. Сказалась усталость после перехода по снежным полям и оврагам.
– Старшина, горишь! – толкал меня в бок дежурный.
Я проснулся. Костёр сильно полыхал, видимо в него подбросили дров. Пола моей шинели горела. Я затушил её снегом и почувствовал, как в кармане что-то жжёт. Там лежала граната-лимонка. Она сильно накалилась, и я отбросил её в сторону, в снегу она зашипела. Кроме дежурного, не спали ещё двое, от моей возни проснулись и остальные.
– Эх, жалко шинель, – горевал я, – она из ценной английской шерсти, такую мне уже не выдадут…
– Радуйся, что не взорвался, – говорили ребята, – а то сейчас был бы уже на небесах. И мы вместе с тобой.
До рассвета ещё два раза ходили за дровами, но спать уже никто не мог. Коротали время в разговорах, да пили горячий кипяток. Утром на восточном направлении послышалась артиллерийская стрельба, в стороне от этого места. Река протекала с юга на север, параллельно фронту. Фронт только на военной карте проходит непрерывной линией. В реальности же, особенно в зимнее время, и, когда противник при отступлении ещё не достиг заранее подготовленных оборонительных рубежей, сплошной линии фронта нет. Бои обычно идут вдоль дорог и в населённых пунктах. В нашем же случае, справа находился посёлок, который мы обошли. За лесочком мы его не видели. С восточной стороны перед нами раскинулось поле метров на триста, а дальше, за полем, виднелся лес.
Как мы и предполагали, грохот боя приближался к посёлку – это примерно, в километре от нас. С левого фланга сильной стрельбы не было. Когда в посёлке стрельба утихла, то из-за лесочка прямо на нас вышли отступающие гитлеровцы. С каждой минутой их становилось всё больше, мне показалось, что не менее батальона солдат. (Около пятисот человек). Часть из них были одеты в маскировочные белые халаты.
У меня уже не возникало вопроса «что делать», так как снайпера приготовились дать бой, тем более что патронов у нас имелось в достатке. И мы рассчитывали на паническое настроение противника. Вопрос лишь возникал в том, как близко подпускать врага. «Бывалые» снайпера настаивали открыть огонь на большом расстоянии. Это вызовет панику среди движущейся на нас толпы, и в случае опасности, мы успеем от них скрыться. Я послушал совет «бывалых» и дал команду открыть огонь. Меня била мелкая дрожь, но скомандовал я ровным голосом, научился в таких ситуациях держать себя в руках. В мой оптический прицел попал солдат, вот в крест оптики угодила его голова, и я нажал на курок. Всё, готов, упал. Следующий…
Немцы сразу не могли понять, кто и откуда стреляет. Оставшиеся в живых метались по полю, как загнанные волки. Снайпера продолжали уменьшать их численность. Вслед за солдатами противника из лесочка выбежали красноармейцы. Окружённые гитлеровцы начали сдаваться в плен, а на поле осталось, примерно, около пятидесяти убитых и раненых. Раненые громко стонали и кричали.
В разгар боя я чувствовал гордость за себя и за своих товарищей, но потом, когда увидел поле, усыпанное телами людей, хоть и врагов, моё настроение испортилось, охватила тоска. Ребята тоже были в подавленном настроении. К кровавой бойне трудно привыкнуть. Нас встретил знакомый офицер и показал дорогу в посёлок.
Мы пошли туда мимо убитых и раненых немцев. На них старались не смотреть. В посёлке встретили бойцов из 17-го полка нашей дивизии. Там же расположился штаб дивизии, в сохранившемся кирпичном одноэтажном доме. Посёлок оказался крупным, а когда вчера вечером я смотрел на него в бинокль, то представлял его намного меньше. Почти во всех домах оставались местные жители. Их послали собирать раненых немецких солдатах, чтобы оказать им помощь, иначе они замёрзнут.
Генерала Петерса в штабе не было, и мне велели ждать. Его кроме меня дожидались несколько офицеров, они обсуждали нового командира дивизии, и, как заядлые сплетники, в полголоса, язвили в его адрес.
Один из офицеров с усмешкой сообщил:
– Говорят он латыш по национальности и родственник тому Петерсу, который был помощником у Дзержинского, поэтому он и до генерала дослужился.
Другой офицер предостерёг:
– Ты поменьше о нём болтай, он в НКВД служил. Недавно собственноручно двоих солдат застрелил, за то, что пьяные были.
