Он следует за ней проходом, в котором тонкая резьба стен перемежается крупными статуями, и она зажигает свечи на мраморных ладонях, протянутых к ней.
Затем Райм резко вдруг останавливается, и Закери ныряет в тень алькова, прячась за спинами сатира и нимфы, выполненных в человеческую величину и замерших в каком-то акробатически сложном объятии. На Райм он смотрит в окошко, образованное бедром и локтем. Стоя перед резной каменной стеной, она поднимает руку, нажимает на что-то, и стена скользит и отодвигается.
Когда Райм входит в образовавшийся проем, тот закрывается за ее спиной тем же образом, как это давеча сделала стена со свечой в раме.
Закери подходит вплотную, вглядеться, но очертаний разъема обнаружить не может. Рисунок резьбы представляет собой сложное переплетение виноградных лоз, цветов и пчел.
Да, пчел.
Резьба вся выпуклая, барельефом, но пчелы – те с необыкновенной достоверностью выполнены интальо, углублением в камне, выемкой.
Он пытается вспомнить, на что могла нажать Райм, чтобы дверь открылась, – и находит одну выпуклую пчелку.
Должно быть, Райм носит пчелок с собой, чтобы вставлять их в выемки. Как ключ.
Может, это и есть вход в Архив, о котором упоминала Мирабель. Стена снова приходит в движение, и Закери едва успевает спрятаться, нырнуть за сатира. Райм выходит, опять трогает стену. В самом деле, в руке у нее что-то маленькое, металлическое на вид, и вполне можно предположить, что это пчела.
А в другой руке у нее книга.
Райм ждет, чтобы ход закрылся, а потом поворачивается всем телом к сатиру и нимфе, поднимает книгу, которую держит в руке, словно демонстрирует ее мифическим персонажам, и кладет книгу на столик, что стоит рядом. Снова смотрит на скульптурную группу, со значением смотрит, и удаляется.
Трудно сказать, в каком свете такой поворот событий характеризует Закери как сыщика. Выбравшись из алькова, он обращается к книге.
Книга маленькая, с позолоченным обрезом. Похожа на “Сладостные печали”, только переплет синий. Никаких пометок на обложке ни сзади, ни спереди, так что и не поймешь, где конец, где начало.
Текст внутри написан от руки. Закери думает поначалу, что это дневник, но на первой странице, однако ж, указано название.
Баллада о Саймоне и Элинор
Баллада о Саймоне и Элинор
Краткое рассуждение о природе времени
Невозможно оставаться в этой комнате вечно. Они это понимают, но об этом не говорят, уж слишком поглощены сплетением голых конечностей, распутыванием их и поиском новых способов их сплести. За стопкой книг отыскалась припрятанная кем-то бутылка вина, но дверцы в Кухню отсюда нет, и, следовательно, рано или поздно кому-то из них придется выйти.
Насущные нужды вмешиваются в его счастье, но, сколько может, он отказывается прислушаться к ним. Вжимается лицом в шею Элинор, сосредотачивается на ней, на ее коже, на том, как она пахнет, как смеется, каково ей под ним и над ним.
Они теряют счет времени.
Но время, которым пренебрегают, приводит к обезвоживанию и голоду.
– А что если нам попробовать выйти вместе через какую-нибудь из других дверей? – предлагает Элинор, натягивая свои на удивление полосатые чулки и оглядывая попеременно пчелу, ключ, меч и корону.
Дверь с пчелкой открываться отказывается. У двери с мечом нет ручки, чего Саймон раньше не замечал. Дверь с короной открывается на кучу камня, проход за нею обрушен. Несколько камешков успевают закатиться в комнату, пока Саймон заглядывает в проем.
Так что остается только дверь с ключом.
Она заперта, но Элинор пользуется металлическими подвесками на своем ожерелье, чтобы убедить ее распахнуться.
За дверью извилистый коридор, заставленный по сторонам книжными шкафами.
– Ты его узнаешь? – спрашивает ее Саймон.
– Надо получше рассмотреть, – отвечает она. – Многие коридоры похожи.
Она протягивает перед собой руку, и движению ничто не препятствует.
– Ты попробуй, – говорит она, и Саймон повторяет ее жест. И снова ничто не мешает его руке переместиться из комнаты в коридор.
Они обмениваются взглядом. Что ж тут еще придумаешь. Других вариантов нет.
Саймон предлагает ей руку, и Элинор замком переплетает свои пальцы с его пальцами.
Они вместе выходят из комнаты в коридор.
Пальцы Элинор исчезают из руки Саймона, как туман.
Дверь за ним шумно захлопывается.
– Ленора! – зовет ее Саймон, хотя и знает, что ее нет. Пытается открыть дверь, на которой и с этой стороны точно такой же ключ, но она заперта. Стучится в нее и не получает ответа.
Мысль его мечется, перебирая возможности, и не находит ни одной подходящей. Тогда он решается найти ту самую первую дверь, ту, на которой сердце, ведь она-то не заперта.
Саймон ходит туда-сюда по лабиринту коридоров и никак не может найти хоть что-то на вид знакомое. Набредает на накрытый стол: фрукты, сыр и печенье, останавливается поесть, съедает, сколько может, рассовывает печенье и сливы по карманам сюртука.
Вскоре после того он оказывается в Сердце.
Он помнит, как оттуда найти дверь с сердцем в огне, и торопится туда только затем, чтобы обнаружить, что ручки на двери нет. Она вырезана, вместо нее свежая деревянная вставка, и замочная скважина забита пробкой.
Саймон возвращается в Сердце.
Дверь в кабинет Хранителя закрыта, но на стук сразу же открывается.
– Чем я могу вам помочь, мистер Китинг? – осведомляется Хранитель.
– Я должен попасть в комнату, – выпаливает Саймон, запыхавшись так, словно он сюда прибежал. Но, может, и правда прибежал, он не помнит.
– Комнат здесь очень много, – говорит Хранитель. – Соблаговолите пояснить, о какой комнате речь.
Саймон рассказывает, где расположена дверь и какое на ней пламенеющее сердце.
– Вот как, – кивает Хранитель. – Вы о той двери. Сожалею, она закрыта. Не обессудьте.
– Но раньше она не была закрыта, – протестует Саймон, – а мне нужно вернуться к Леноре!
– К кому? – спрашивает Хранитель, и у Саймона складывается впечатление, что Хранитель прекрасно понимает, что происходит. Саймон ведь упоминал уже Ленору, когда разговор шел о том, чтобы забрать “Сладостные печали” домой. Вряд ли у Хранителя совсем никудышная память.
– К Леноре, – повторяет Саймон. – Она живет здесь, внизу, она моего роста, у нее темные волосы и смуглая кожа, и еще она носит кроличьи ушки. Вы должны знать, о ком я. Таких, как она, больше нет!
– У нас нет жителей, носящих такое имя, – прохладным тоном извещает его Хранитель. – Боюсь, вы что-то напутали, молодой человек.
