Она в брюках, которые ей коротки, и в свитере, который велик. На спине у нее рюкзак, принадлежавший когда-то солдату, давно умершему, тому и в голову прийти не могло, что его вещмешок окажется на узких плечах девочки в маске кролика, исследующей подземные комнаты, входить в которые ей строго-настрого запрещено.
В вещмешке у нее фляжка с водой, пакетик с печеньем, подзорная труба с поцарапанной линзой, блокнот, в основном пустой, несколько ручек и некоторое количество бумажных звезд, аккуратно сложенных из страниц блокнота, на которых она записывает свои ночные кошмары.
Эти звезды она оставляет в дальних углах, запихивая свои страхи за книжные полки, засовывая их в вазы. Рассеивает их тайными созвездиями.
(Так же поступает она и с книгами, вырывая страницы, которые ей не нравятся, и отправляя их в тень, где им самое место.)
(Кошки играют со звездами, перегоняя лапками дурные сны или неуютную прозу из одного тайника в другой, чем меняют рисунок созвездий.)
Отпустив сны на волю, девочка сразу их забывает, увеличивая длинный перечень того, что она не помнит. В котором часу ей велено ложиться спать. Куда она сунула книги, читать которые начала, но не дочитала. Время до того, как она оказалась в этом месте. Вот оно забыто почти целиком.
Помнит она из того времени лес с птицами и деревьями. Помнит, как ее сажают в ванну и она смотрит на потолок – плоский, белый, совсем не похожий на здешние потолки.
Это как вспоминать совсем другую девочку. Девочку из книги, которую читаешь, а не девочку, какой ты сама была.
Теперь она совсем другое существо, с другим именем, в другом месте.
Кролик Элинор – это не то что обычная Элинор.
Обычная Элинор просыпается глухой ночью и никак не вспомнит, где же она. Путается в разнице между тем, что случилось, тем, о чем прочла в книгах, и тем, что, как она думает, то ли произошло, то ли нет. Обычная Элинор иногда спит в ванне, а не в кровати.
Девочка предпочитает быть кроликом. Она редко снимает маску. Открывает двери, которые велено было не открывать, и входит в комнаты, где стены рассказывают истории, в комнаты, где подушечки для сладкого дневного сна вышиты историями, которые рассказывают на ночь, в комнаты с кошками и комнату с совой, которую она однажды нашла и больше уже найти не может, и есть еще одна дверь, которую она пока не открыла, это дверь на пожарище.
Пожарище она отыскала потому, что кто-то поставил перед ним высокие книжные шкафы – так, чтобы взрослый человек за ними ничего не увидел, но она-то маленькая девочка-кролик, и она пролезла под шкафом насквозь.
В комнате оказались сгоревшие книги, и черная пыль, и что-то, что когда-то могло быть кошкой, но больше не было.
И дверь.
Простая дверь с блестящим медным перышком по центру, прямо над головой девочки.
Во всей комнате только одна эта дверь не покрыта жирной черной пылью.
Девочка подумала, что, может, дверь была спрятана за стеной, которая сгорела вместе с комнатой. Какая странная мысль, спрятать дверь за стеной.
И дверь эта не открывается.
Когда Элинор сдалась, потому что устала и проголодалась, и вернулась в свою комнату, художница нашла ее там, вымазанную сажей, и вымыла в ванне, но она не знала, где девочка могла так изгваздаться, потому что пожар случился еще до того, как художница попала сюда.
Теперь Элинор все ходит и ходит туда смотреть на дверь.
Сидит перед ней и смотрит.
Пыталась шептать в замочную скважину, но ответа не получала.
Сидит и жует печенье во тьме. Снимать маску для того, чтобы жевать, не нужно, потому что маска не покрывает рта, это одна из причин, почему маска кролика – лучшая из возможных.
Она прижимает голову к полу, из-за чего хочется чихнуть, но зато делается видна тонюсенькая полоска света.
Чья-то тень скользит мимо двери, скользит и исчезает. Так бывает, когда кот или кошка проходят ночью мимо ее комнаты.
Элинор прижимается к двери ухом, но ничего не слышно. Даже кота.
Элинор достает из вещмешка блокнот и ручку.
Задумывается, что такое бы написать, а потом составляет самую простую записку. Сначала она решает ее не подписывать, но потом, изменив решение, рисует в углу маленькую мордочку кролика. Ушки вышли не так, как ей бы хотелось, разной длины, но и так понятно, что это кролик, и в этом вся суть.
Вырывает листок из блокнота и складывает его, проводя пальцем по сгибу.
Подсовывает записку под дверь. На полпути та застревает. Элинор подпихивает ее посильнее, и записка проскальзывает в ту комнату, что за дверью.
Она ждет, но ничего не происходит, а когда ничего не происходит, то становится скучно, и тогда Элинор уходит.
Она в другой комнате угощает кота печеньем, почти уже забыв про записку, когда дверь приоткрывается. Прямоугольник света ложится на устланный сажей пол.
Какое-то время дверь остается открытой, а потом медленно закрывается.
Закери Эзра Роулинс приходит в чувство с ощущением, что находится он под водой и со вкусом меда во рту, от которого першит в горле.
– Что ты там пил? – очень издалека слышится ему голос Мирабель, так, словно она в другой комнате, но, сморгнув, он видит ее лицо, прямо перед собой, совсем близко и нерезко, в розовом ореоле подсвеченных сзади волос. – Что ты там пил? – повторяет размытая подводная Мирабель. Интересно, бывают ли русалки с розовыми волосами. – Чай, – говорит он. – У-страх-шущий чай.
– И ты что, его выпил?! – недоверчиво спрашивает Мирабель, на что Закери, как ему кажется, кивает. – Ну, тогда тебе не помешает еще глоток.
Она подносит что-то к его губам, скорее всего, чашку, в которой определенно мед. Мед и, может быть, еще корица с гвоздикой. Снадобье, жидкое ровно настолько, чтобы оно проскользнуло в горло, на вкус похоже сразу на Рождество и на средство от кашля. “Всегда зима, и никаких вне-конфессиональных сезонных праздников”, в духе Нарнии мыслит Закери и снова закашливается, но потом принцесса Баблгам – нет, Мирабель – заставляет его сделать еще глоток.
– Поверить не могу, что ты выкинул такой номер.
– Так она выпила первая, – возражает Закери, почти внятно и почти уже в силах возражать. – Она сама разлила чай по чашкам.
– И сама выбрала ту, из которой пил ты, верно? – Закери кивает. – Яд был в чашке, не в чае. Ты всю выпил, до самого дна?
– Не помню, кажется, нет, – неуверенно говорит он. Комната вокруг входит в фокус. Очки его на носу, ничего он их не ронял. Впечатление, что он под водой, понемногу рассеивается. Он сидит в кресле в комнате Дориана. Тот спит на кровати. – А долго я был. – начинает он, но не может закончить, потому что никак не вспомнит нужного слова.
– В ауте? Несколько минут, – с полуслова подхватывает Мирабель. – Выпей еще, это важно.
