Мне хотелось сказать им, что я знаю З. достаточно хорошо, чтобы иметь право попросить его об одолжении и самой ему чем-то помочь. Я знала, какой коктейль он в баре закажет, и что если в меню там не будет ничего особенного, то он попросит “сайдкар”. Я знала, что у нас схожие взгляды на то, что игры могут быть чем-то более значимым, чем просто стрелялки, что игры могут быть всем чем угодно, включая стрельбу. Иногда по вторникам он ходил со мной на танцы, потому что нам обоим нравилось, когда клубы не переполнены, и я знала, что он в самом деле хороший танцор, но требовалось влить в него не меньше двух порций, прежде чем вытащишь его на танцпол. Я знала, что он прочел бездну романов и был феминистом, и если я видела его в кампусе до восьми утра, то, значит, он еще не ложился. Я знала, что мы близились к той точке отношений, когда ты из приятеля становишься другом, которого при нужде можно попросить перетащить мертвое тело, но все-таки эту точку мы пересечь не успели. Вот как бы пройдешь вместе еще один квест, заработаешь еще пару очков взаимного одобрения, и тогда это перерастет во что-то немного более комфортное, – но, в общем, нам времени не хватило понять, куда развивается наша дружба.
– Мы были друзьями, – сказала я полицейским, и это прозвучало и правильно, и неправильно.
Они спросили, встречался ли он с кем-нибудь, и я ответила, что не думаю, что встречался, и после этого они перестали верить, что мы были друзья, потому что про такое друг, конечно же, должен знать. Я чуть было не сказанула, что знаю, что у него был неприятный разрыв с тем парнем из Массачусетского технологического (тот звался именем существительным, Белл или Бэй, что-то такое), но я промолчала, потому что случилось это сто лет назад, и случилось, я почти в этом уверена, в основном из-за проблем с расстоянием, да и, по сути, никакого отношения к тому, что произошло, не имеет.
Они спросили, не думаю ли я, что он мог что-то такое выкинуть – например, спрыгнуть с моста, и я ответила, что не думаю, но я, по правде сказать, как раз думаю, что большинство из нас большую часть времени в двух шагах от того, чтобы спрыгнуть откуда-то, и никогда не знаешь, в какую пучину спихнет тебя наступающий день.
Они взяли у меня номер телефона, но звонка я не дождалась.
Пару раз я сама звонила, оставляла сообщения, хотела узнать, не выяснилось ли чего.
Но мне так никто и не перезвонил.
Сын предсказательницы судьбы стоит в заснеженном поле. Снег, будто его мало, продолжает валить, падает, оседая на оправе очков, на волосах. По краям поля – деревья с оснеженными ветками. Ночное небо затянуто облаками, но мягко светится, потому что за облаками кроются луна и звезды.
Закери оборачивается, и за спиной у него дверь, прямоугольная рама, которая торчит сама по себе посреди поля, и сквозь нее виднеется хрустальная пещера. Дальний свет костра отражается в хрустале, бросая блики на снег, но факел, что был у него в руке минуту назад, пропал, и исчезла сова.
Воздух, наполняющий его легкие, свежий и островатый, им больно дышать. Все кажется каким-то чрезмерным. Пространство слишком широкое, слишком распахнутое. И как-то слишком холодно и слишком странно.
Вдалеке виднеется огонек, который по мере того, как Закери бредет к нему под лениво кружащимися снежинками, разбивается на множество огоньков, нанизанных вдоль фасада какого-то удивительно знакомого на вид здания. Из трубы поднимается струйка дыма, вьющаяся сквозь снег к звездам.
Он тут был, именно в этом месте. Неужели это было всего несколько недель назад? Может быть. А может, и нет. Это место ничуть не меняется, год за годом.
Закери Эзра Роулинс проходит мимо выкрашенного густо-синей краской амбара, который в ночи кажется черным, и по заснеженным ступенькам поднимается на заднее крыльцо материнской фермы. Он стоит там под дверью, замерзший, растерянный. За спиной у него меч в старинных кожаных ножнах. На нем старинный сюртук, потерянный было во времени и обретенный.
Он поверить не может, что Мирабель отправила его домой.
Но он здесь. Он чувствует снег на своей коже, истертые доски под ногами. По карнизу, по столбикам мерцают гирлянды огоньков. Крыльцо усыпано ветками остролиста, обернутыми серебряными лентами, у перил поставлены чашки с угощением для фей.
Запах снега приправлен дымком разожженного очага и коричным печеньем, только что вынутым из духовки.
Дом полон людей. Смеха. Звона бокалов. Звучит джаз, в исполнителе угадывается Винс Гуаральди.
Светятся заиндевелые окна. Зимнее празднество – это разбитая на прямоугольники изморозь света и цвета.
Закери оглядывается на амбар и сад. Машины выстроились вдоль всей подъездной дорожки, некоторые знакомы ему, другие нет.
На опушке леса, за амбаром, стоит олень, смотрит на него сквозь снег.
– А, вот и ты, – звучит голос из-за спины, и Закери бросает в холод и в жар. – Я тебя искал.
Олень исчезает в лесу. Закери оборачивается на голос.
Позади него на крыльце стоит Дориан. Волосы пострижены короче, чем раньше. Выглядит отдохнувшим. На нем норвежский свитер с узором из оленей и снежинок, намекающий на ироническое отношение к празднику и в то же время невероятно ему льстящий. Ступни в полосатых шерстяных носках ручной вязки – и никакой обуви.
В руке у него стакан виски с кубиками льда в форме звезд.
– А что стряслось с твоим свитером? – интересуется Дориан. – Я-то полагал, что носить его после победы в конкурсе на самый уродский свитер – это святое дело, разве нет?
Закери молча на него смотрит. Он не в силах понять, что этот столь памятный ему человек делает в этом совершенно отдельном от него, но столь же памятном ему, Закери, окружении.
– Ты как, нормально себя чувствуешь? – спрашивает Дориан.
– Но как ты здесь оказался? – вопросом на вопрос отвечает Закери, обретя наконец голос.
– А меня пригласили, – отвечает ему Дориан. – Нас с тобой уже сколько лет сюда приглашают, ты и сам это знаешь.
Закери оглядывается на дверь в поле и не видит ее сквозь снег. Чувство такое, словно ее никогда не было. Как будто она приснилась ему во сне. Была приключением, которое он сам для себя придумал.
Может, ему и сейчас снится сон, но что-то не помнит он, как заснул.
– А где мы с тобой познакомились? – спрашивает Закери человека, который стоит рядом с ним. Дориан, вскинув бровь, после короткой паузы подхватывает игру.
– На Манхэттене. На вечеринке в отеле “Алгонкин”. После нее мы пошли по снежку прогуляться, засели в одном из, знаешь, таких полутемных баров, проговорили там до рассвета, а потом я, будучи джентльменом, проводил тебя до отеля. Это что, проверка?
– И когда это было?
– Почти четыре года назад. Не хочешь вернуться в дом? Мы можем отпраздновать эту дату.
– Что… чем ты зарабатываешь на жизнь?
