Воспользовавшись случаем, я незаметно спросила у Сони, как часто в центр приходят Харитоновы, и выяснила, что «старший» появляется очень редко, приходит только к Рашиду, а вот «младший» — гость частый. Раз в неделю бывает. С тех пор я начала краситься на работу, хотя и знаю, что не стоило бы.
— И где мне взять заявление? — спрашиваю.
— У секретаря Мурзалиева, конечно. Все научные гранты идут только через него, — пожимает плечами Соня.
Поскольку для меня здание новое и во многом неизведанное, заполнить бумагу я решаю у стойки регистратуры. Однако Настасья Викторовна — заведующая картами больных медсестра — отговаривает молодую девушку в лице меня от возни с умирающими. Киваю и соглашаюсь, но делаю по-своему. Не думаю, что здесь о моем заболевании знают — это видно по отношению. И если Рашид не счел нужным сообщить персоналу мой диагноз, то я только «за».
— Брось эту затею. У Рашидки ведь столько других проектов — выбирай любой, где пациенты не мрут как мухи.
Из-за «Рашидки» на бумаге появляется странная закорючка. Интересно, здесь у всех такие теплые отношения с руководством? Или Настасье Викторовне можно больше, чем простым смертным, поскольку она здесь со всеми накоротке? О, мимо этой женщины не пройдешь, не поговорив — отношения она строить умеет, но все же «Рашидка» — слишком! Пока я раздумываю над тем, стоит ли попросить новый бланк, за спиной раздается знакомый голос:
— Бросьте, Настасья Викторовна, не понравится — сама сбежит. Это ж не продажа в рабство.
— Вот именно, Кирилл Валерич, что продажа, — грозит ему пальцем возмущенная медсестра. — Ох, и кто только хирургию выбирает. Так оно переживательно. Приходят сюда детьми восторженными, ждут волшебства, а потом вот таких вот парочку не спасут, и весь свет из глаз уходит — будто и не было. И остается сплошной цинизм да ядовитость.
— Ну так все мы, Настасья Викторовна, взрослеем. Никуда не деться.
— И то верно, — вздыхает пожилая женщина и уже открывает рот, чтобы продолжить спор, но в регистратуре раздается звонок телефона, и, скажу вам, его трель звучит как «Алилуйя».
— Кирилл Валерич, — киваю я Харитонову, выкроив наконец время для приветствия. Но в глаза не смотрю — это лишнее.
— Жен Санна, — отвечает он в тон. — Что ж вы, и впрямь на землю безнадежную подались?
— Так ни гордости, ни остатков уважения — за мужчиной бегаю.
От этих слов у него как-то смешно вытягивается лицо, и я понимаю, что до конца жизни эту гримасу не забуду. Губы сами собой растягиваются в улыбку от уха до уха.
— Капранов, что ли? — спрашивает с плохо скрытым облегчением.
— Прячется от меня в лаборатории, — даже не пытаюсь спорить и водить за нос дальше.
— Прячется? Я думал, он там работает…
— О нет. Он именно прячется. Ой, да вам не объяснить. Просто… просто он Капранов! — восклицаю запальчиво и обнаруживаю, что Харитонов улыбается.
— Вы дописали? — спрашивает.
— Что?
— Заявление дописали? Если да, то давайте мне — как раз отнесу Рашиду, он и утвердит.
— Разве там не конкурс?
— Конкурс. Но как же вы без своего мужчины-мечты? Глядишь, весь блеск из глаз уйдет.
Смутившись, отворачиваюсь и вывожу замысловатую закорючку в графе подписи, но дату не ставлю — начинаю сомневаться. Разве правильно, что всеми нашими рабочими отношениями с Мурзалиевым руководит Кирилл?
— Может, я лучше сама?
— Оно не тяжелое, — неправильно понимают меня.
— Я не об этом. Просто мы с Мурзалиевым и так не ладим..
— Предлагаю вам доказать собственную независимость в следующий раз — когда вашему альянсу с Капрановым ничего угрожать не будет, — говорит, вытягивая заявление из-под моих пальцев. — Убежден, что ничего страшного не случится, если дату поставлю я сам.
Когда он уходит, я еще долго смотрю ему в спину.
Кирилл
Рашид встречает меня улыбкой, но выглядит более измученным, чем обычно. Годы уже стерли с его лица радость, но, видимо, работы по открытию гранта продвигаются слишком тяжело, и к обычной серьезности прибавилась усталость. Это неудивительно, в исследования по выращиванию тканей сердца мы планировали привлечь государственные инвестиции, но один подобный проект Мурзалиева уже закончился неудачей, и теперь эксперты будут под микроскопом рассматривать каждое слово. Стресс не прошел бесследно.
— Как дела? Порядок? — спрашиваю Рашида.
— Еще не разобрался, но движемся в правильном направлении. — Он потирает глаза. — А у вас, смотрю, прогресс впечатляет. Пара недель, и палка не потребуется.
— Сплюньте и перекреститесь, — говорю, не в силах скрыть радость в голосе.
— А я вам говорил, что нужно здесь проходить физиотерапию, — укоряют меня.
— А не выпить ли нам кофе? — спрашиваю в попытке сменить тему.
— Что я слышу, Кирилл! — восклицает Рашид, потирая руки. — Вам разрешили кофе! Ирина! — зовет он секретаршу. Но без толку — когда я проходил, ее не было на своем месте. И таков уж закон подлости, обитающий в этих смежных кабинетах: именно когда Ирине потребовалось отойти, Рашид вздумал ее вызвать. — Объяснит мне кто-нибудь, зачем мы платим деньги девице, которой никогда нет на месте?! Садитесь, Харитонов, я сам сделаю.
Сидя в кабинете Рашида, я тайком изучаю заявление Жен. У нее крупный почерк с неожиданно женскими завитушками. А еще понятный. Интересно, она просто не успела его испортить или у нее их два? Евгения. Красивое имя, хотя короткое — Жен — ей идет больше. Более стремительное и порывистое, но не резкое и не грубое. Идеальное. Для нее. Она не может быть кем-то иным, банальным, обыденным, не должна сливаться с толпой. Она Жен.
Я всегда любил примерять на лица имена и статусы. Сидя на совещаниях, убивал таким образом время. Смотрел и представлял, кем должен быть тот или иной человек. Мне доставляют удовольствие люди цельные, непротиворечивые. Но управлять такими сложнее. Хотите доказательство? Да тот же Мурзалиев. Ради себя и своих желаний сделает что угодно.
Потягивая долгожданный и оттого еще более изумительный кофе, я снова и снова возвращаюсь к мысли, что Рашид устроился отлично. У него не очень большой, но светлый кабинет с огромными окнами на юг и видом на дворик, где в хорошую погоду прогуливаются уставшие от стен пациенты. Обычно здесь просто светло, но сегодня тот самый редкий питерский денек, когда из-за туч выглянуло солнце, и льющиеся лучи аж слепят. Приходится переводить взгляд на серо-голубой офисный ковролин. При оснащении центра мы ориентировались на хорошо знакомую мне Германию, и, на фоне других русских клиник, наш центр, разумеется, выигрывает с разгромным счетом. Естественно, Муразлиев более чем доволен своим статусом.
— Кстати, вы не могли бы…? — спрашиваю, пододвигая к Рашиду заявление Жен Санны. Тот с самым будничным видом притягивает к себе бумагу, но, когда видит, что в ней, начинает хмуриться и поглядывать на меня.
