— Значит, я жду вас… — начинает Рашид.
— Через две недели, — кивает Жен.
— С полным медицинским обследованием.
— Так точно, доктор Мурзалиев.
Меня, однако, ее слова настораживают:
— То есть Павла заставила вас отработать положенные две недели?
— Было бы странно, если бы нет. Не находите?
Она не может отозваться о прежнем работодателе в присутствии будущего пренебрежительно, но мы оба в курсе подтекста. Значит, две недели. Я надеялся увидеть ее здесь уже завтра.
Жен разворачивается и уходит, а я снова натыкаюсь на задумчивый взгляд Рашида. Несколько секунд смотрим друг на друга, а затем он жестом предлагает мне зайти в кабинет и терпеливо дожидается, пока доковыляю.
— Думаю, раз с Капрановым все на мази, можно продолжить физиотерапию здесь. — Решение признаться, спонтанное. Просто больше не вижу смысла пасти врачей на старом месте работы.
— Рад слышать, — кивает Рашид. — О чем хотели поговорить?
— О возобновлении кардиоисследований. Нужно получить совместное финансирование с государством в сжатые сроки и…
— Вы серьезно? — вдруг перебивает Мурзалиев.
— Я думал, вы именно ради этого перешли работать в собственный центр. Пора. Лаборатория исследования рака мозга работает и…
— Я сейчас влезу абсолютно не в свое дело, но, Кирилл, вы уверены, что мне ни о чем не нужно начинать беспокоиться? — снова перебивает Рашид. Мне становится несколько не по себе. — Взять эту девушку на работу? Пожалуйста. Открыть исследования? Нет проблем. Только что будет дальше? И как поживает Вера?
— Мы с Верой оба поживаем прекрасно, благодарю, — сообщаю упрямо.
— Точно. Послушайте, мы с вами не друзья и даже не приятели, давать советы я не вправе, но раньше вы свои… связи в дела не вмешивали.
— Клянусь, у меня с этой девушкой ничего нет.
— Только вы наорали на меня за устроенное собеседование, а потом прогнулись под требования ее отца, лишь бы она не ускользнула.
— Вам не о чем беспокоиться, Рашид. Я разберусь.
Пару секунд он гипнотизирует меня взглядом, а затем говорит:
— Хорошо. А теперь сделаем вид, что этого разговора не было.
ГЛАВА 14 — Решка. Методы реабилитации
Память — это инструмент, который неустанно обтачивает прошлое, превращая его в удобное и приемлемое для вас повествование.
Стэнли Кауффманн
Жен
Чтобы окончательно убедиться, что окно не открывается, приходиться сломать ноготь. Естественно, если спальный вагон катается по России, то данное обстоятельство налагает на него массу обязательств по неудобству в эксплуатации. Радость была преждевременной. Шиплю сквозь стиснутые зубы.
— Все в порядке? — спрашивает папа, поглядывая на меня со своего места.
— Окно не открывается.
— Дай я. — Он с трудом приподнимается.
— Не вздумай, — безапелляционным тоном предостерегает мама. — Ян, милый, ты не мог бы сделать в этой жизни хоть что-то полезное? — ровно-ровно, будто о погоде речь.
Обычно мама именно так с Яном и разговаривает. Помню, лет пять назад она объявила, что благодаря своему сыну познала дзен. Иногда это очень похоже на правду.
— Ах, дорогая мамочка, спасибо огромное. С твоей подачи я уже давно принял обет безбрачия, — продолжает тренировать непоколебимое родительское спокойствие брат.
— И слава Богу, любимый, как представлю, на что обрекла какую-нибудь счастливицу… в общем, постарайся не разбомбить дом к нашему возвращению. Ну или хотя бы половину.
— В случае чего попрошу доброго близнеца ее подлатать.
Не переставая язвить, Ян аж подпрыгивает, пытаясь сдвинуть чертово окно с места. В этот момент появляется Адриан, который размещал мой багаж в соседнем купе.
— Брат, ты что творишь? Здесь же кондиционер, — огорошивает он нас новостью. Минута молчания. Ну а что? Я, например, лет десять на поездах не ездила. К чему, если есть самолеты? Другое дело, что во время реабилитационного периода такой способ путешествий — не вариант. А вот санаторий не помешает.
Ян застывает, и, главное, все молчат. Меня не сдает никто. Мама даже отворачивается в попытке спрятать улыбку.
— О, не переживайте особо, я привык, — язвит Ян, и, что самое невероятное, на этот раз заслуженно. — Ну, увидимся, значит, через благословенные три недели? — излишне воодушевленно интересуется брат.
— Ты бы не расслаблялся, — щурится мама. — В отличие от некоторых, у меня с перелетами проблем не имеется.
— Окей, тогда я начну веселиться прямо сейчас. Всем адьос!
— Эй, ты же не на машине, — кричит ему вслед Адриан.
— Есть такая штука, брат, метро называется. Это тебе за кондиционеры, придурок. — И сноровисто показывает средний палец, разражаясь дьявольским хохотом.
Спеша сказать ответную гадость, Адри даже рот раскрывает, но вмешивается мама:
— Будь поумнее!
Она так манерно закатывает глаза, что собственную инфантильность, спорю, прочувствовали все присутствующие. Думаю, где-то в этом мире существует институт по воспитанию детей. Там учат стучать пальцем по краю стола и выглядеть самым важным на планете.
— Ну, смотрю, все разместились, — на глазах «умнеет» брат.
— Да, конечно, иди сюда.
Мама запечатлевает на щеке Адриана поцелуй, награждая безупречным следом помады, потом брат долго, но осторожно сжимает в объятиях меня, и наконец немножко неловко хлопает по плечу отца. Наш самый младшенький уже направляется к выходу, когда я его окликаю, намереваясь сказать о помадном следе, но папа машет ему рукой: ничего-ничего, иди! И только Адри скрывается из виду, усмехается:
— Вы же не думаете, что помадный отпечаток его расстроит или навредит репутации?
Перекапывая вещи в поисках пилочки для ногтей, я все еще посмеиваюсь над собственной семьей. Ну, в первые несколько часов мы с родителями еще не поругались, а, значит, надежда есть. В прошлый раз… И на меня обрушивается лавина воспоминаний, затягивая в омут депрессии. Не знаю, как продержалась эти несколько недель. Я вообще не знаю, из какого благословенного места берутся мои улыбки…
В прошлый скандал со мной был Арсений. Парень, в которого я влюбилась, и который встречается с Ви — одним из самых близких мне человечков. Черт, ведь этот козел мне понравился с самого начала, с первой ночи, и все больше и больше завораживал своей неоднозначностью и глубиной, которая просвечивала сквозь амплуа среднестатистического придурка. А потом, внезапно, он пришел ко мне ночью, едва стоя на ногах, и наговорил кучу безбожно изумительных вещей… у меня не было ни одного шанса устоять. Вот только теперь он ничего не помнит, снова нацепил маску отстраненной холодности… А как мне быть? Как забыть? Зачем так жестоко?
