— Вероника, пропусти ее.
Вот так я и оказываюсь внутри кабинета, подавляющего во всех смыслах. Тяжелая цветовая гамма, массивная мебель, просто абсурдные площади и строгий владелец, едва потрудившийся мне кивнуть.
— Не думал, что у вас хватит мужества прийти сюда, — сообщает Валерий вместо приветствия.
Недружелюбный прием не удивляет совсем. А то, что мне не предлагают присесть для разговора, даже в некотором роде радует. Значит, прием будет предельно коротким, что более чем устраивает. Совершенно не настроена здесь задерживаться дольше необходимого.
— Я бы назвала это скорее безрассудством.
— Может статься, и так. Зависит от цели визита.
Он кладет сцепленные в замок руки на стол, отставляя большие пальцы. Настроен враждебно, хоть и не подчеркивает. Будучи врачом Кирилла, я намеренно сводила общение с его родителями к минимуму, но все равно успела заметить, насколько опасен Валерий. От таких людей я всегда предпочитала держаться подальше. С ними невозможно договориться. У них лишь одна методика, которая подойдет не каждому: давить, пока противник не сломается. На это способны только по-настоящему безжалостные люди. Я с такими практически не сталкивалась. Отец, Кирилл, да и почти все мои знакомые их уровня, действуют иначе. Они сладко поют и заманивают, соблазняют. С ними можно торговаться, но здесь… Я пришла к Харитонову-старшему на свой страх и риск, от меня ему не нужно ничего, кроме отсутствия в жизни сына. Но он прямой как жердь. Черствый, холодный, совсем не умеющий юлить. Возможно, он ответит на вопрос, от которого уходит Кирилл.
— Я хочу знать, что вы намерены предпринять в отношении своего сына.
Он усмехается и пожимает плечами.
— Ничего. Мое дело маленькое: ждать, анализировать, в крайнем случае корректировать план.
— План? — мрачнею. — Пока что его суть, как я поняла, выгнать сына из своей жизни и разрушить исследовательский центр…
— Нет, милочка. — Он расцепляет замок рук и раздраженно откидывается на спинку кресла. — Я никого не выгонял, а всего лишь поставил ультиматум: или развод и сожительство с вами, или прелести прошлой комфортабельной жизни. Он решил от всего отказаться: исследовательского центра, наследства и прочего, прочего. — Пренебрежительный жест ладонью. — То, что он поспешил собрать свои вещи — его личный выбор, и я здесь ни при чем, как вы понимаете.
— И вы правда оставите все свое имущество посторонним? — спрашиваю потрясенно.
— Все говорят об этом так, будто я уже на смертном одре, — бормочет Харитонов-старший себе под нос. — Нет, я не оставлю это чужим, я намерен завещать все Кириллу, но только мой сын должен, в свою очередь, завещать все внукам. Иначе быть не может и не будет.
Я сглатываю.
— Но вы сказали…
— Не волнуйтесь, — отмахивается он и вдруг обращает все внимание на меня. — Я много обо всем думал и нашел… иной выход из положения. Не переживайте, счета Кирилла уже размораживают, а завещание не изменится, хоть меня и удивляет ваша обеспокоенность данным вопросом при финансовой мощи семьи Елисеевых. — И снова скучающий жест.
Я вообще ничего не понимаю, но чувствую, что грядет что-то очень и очень плохое.
— Что вы сделали? — спрашиваю хрипло.
Кирилл
— Вы абсолютно уверены? — спрашиваю в трубку.
То, что из банка звонят и извиняются за неудобства, связанные с замороженными счетами, которые снова в порядке, кажется чем-то невероятным. Я, конечно, подозревал, что отец изменит решение, но не настолько же быстро.
— Я уверена, — несколько раздраженно повторяет девушка.
— Конечно. Спасибо.
Дверь моего кабинета распахивается без стука. На пороге Мурзалиев, всклокоченный, в криво надетом халате. Он пытается остановиться, сфокусировать внимание на мне, но, похоже, не может. Мечется по помещению, будто раненый зверь.
Раньше — до того, как он подставил меня с Жен, я бы обязательно спросил, что случилось. Уж точно не стал бы усугублять, но наши отношения испорчены безвозвратно. Он перешел черту, и дальнейшее панибратство с ним я разводить не собираюсь. Я и так позволяю ему слишком многое.
— Вас стучаться не учили? — спрашиваю сухо.
Но Рашид на это не реагирует, он просто останавливается у окна и вдруг сообщает:
— Нам отказали в финансировании проекта. Комитет изменил решение. Группу отобранных пациентов необходимо расформировать в кратчайшие сроки.
Сердце пропускает удар, а сам я аж подскакиваю. Я очень надеялся на этот проект, потому что даже если сейчас Жен в порядке, не за горами тот день, когда это изменится. И это исследование будет ей нужно, как никому…
— Что? Как они это объяснили?
— Как всегда. Сокращение финансирования. Но я думаю, что кто-то сверху нажал.
— Мой отец?
— Возможно. Но, в любом случае, это было нетрудно, учитывая, что одно проваленное исследование за мной уже числится…
— Я позвоню, попробую что-нибудь сделать, — быстро говорю, пытаясь успокоить его и себя. Но все бесполезно. Я и сам понимаю, что эту битву мы проиграли. Иначе мне не вернули бы доступ к счетам… Фактически, мне дали время на то, чтобы поиграться с любимой игрушкой, зная, что та все равно скоро сломается.
ГЛАВА 26 — Решка. О бесполезности борьбы
— Ты опоздал!
— На что?
— Действительно…
Миллион способов потерять голову
Жен
Я сижу на подоконнике у себя дома и пытаюсь прийти в себя после тяжелой смены. Двадцать четыре часа на ногах — не худшее, что со мной случалось, поэтому стоит поразмыслить о том, отчего мне пришлось увеличить дозу препаратов, чтобы выровнять пульс. Сдается мне, дело в Ви.
О том, что мы поругались, близким стало известно уже к утру — когда я не спустилась вниз на второй день свадьбы. И начались расспросы. Нет, я не стыжусь своего решения подняться в номер вместе с Арсением, ведь за последние месяцы это лучшее, что со мной случилось, но рассказывать об этом родителям не собираюсь. Официальная версия теперь гласит, что мы с кузиной не сошлись во мнениях. Отец предположил, что Ви, как обычно, раздула из мухи слона, но я ответила, что на этот раз все серьезнее, и подробностей они не дождутся.
Да, я на нервах и очень зла. Весь день не могла собраться, даже избегала Капранова, чтобы не получить назначение на операцию. Больше остального меня выбила из колеи мысль, что я потеряла чуть ли не единственного человека, с которым могу откровенно поговорить о том, что меня волнует. Мне очень нравилось, что у Ви всегда отличная от моей, прогрессивная точка зрения, дающая пищу для размышлений.
— Черт! — восклицаю досадливо.
