— Какой номер твой? — спрашивает он, помогая мне сохранить равновесие.
— То есть ты меня чуть не раздел при моем же отце, потому что тебе меня некуда отвести? — уточняю. — Сейчас расплачусь от сочувствия.
Он как-то странно фыркает.
— Могу предложить свой номер, но проблема в том, что стараниями блондинистой стервы он у нас с твоим братцем-кроликом один на двоих. Не сомневаюсь, что при необходимости я смогу уложить недомерка, но…
— Парень, я не впущу тебя в свой номер. Ты слишком часто меня подводил, чтобы я не оставила себе путей к отступлению!
По его гневно темнеющим глазам вижу, что слова своей цели достигли, но если чему меня Власов и научил, так это тому, что в отношениях каждый должен сделать равное количество шагов навстречу. Даже если уговор — всего одна ночь.
Вот только я едва дышу в ожидании согласия Арсения. Так хочется побыть с ним еще чуть-чуть, списать на атмосферу праздника, неправильное положение планет и прочее, чтобы на несколько минут окунуться в прошлое, в его объятия снова. Позволить себе капельку желанного безумия. Понятия не имею, что в этом парне такого. У него отвратительный характер, прошлое покрыто темными пятнами, он дает людям дурацкие клички. Инопланетянка, братец-кролик… думаю, эта привычка пришла из детства — вряд ли они в детдоме звали друг друга по именам. Но он больше не обиженный судьбой мальчишка, а тот самый злодей, который задирает окружающих… и сводит меня с ума.
— По-твоему, это будет забавно? — спрашивает Арсений невозмутимо.
— Ну как минимум тебе не привыкать, когда смотрят. Прикроешь даму своей широкой спиной. Или не спиной — тут уж как удобнее, — говорю, чуть-чуть задыхаясь от волнения.
После этой фразы мы, точно обезумев, бросаемся друг на друга. Он начинает задирать мою юбку, которая не давала ему покоя весь вечер, а я обхватываю руками его шею, целую, размазывая помаду по коже и даже по вороту рубашки. Думала, что такое только в кино выглядит сексуально, но мне неожиданно нравится видеть на его коже яркие следы прикосновений губ. И еще больше нравится, как он запрокидывает голову, позволяя мне делать все, что вздумается. Вдохновившись этой мыслью, стягиваю с плеч бретельки платья, и оно повисает на талии. Прижимаюсь к Арсению обнаженной грудью, запрокидывая голову, подставляя губы его поцелуям. Однако вместо продолжения распутства меня вдруг хватают и тащат куда-то по коридору, а затем прижимают спиной к холодной поверхности стен и начинают ковыряться с замком, не поддаваясь мольбам о сиюминутном разврате. Когда дверь наконец открывается, я оступаюсь, теряя туфлю, и едва не проваливаюсь в проем. К счастью, и та и другая проблема отлично решается: туфля с пинка влетает в номер, а меня втаскивают следом, ни на секунду не выпуская из рук.
Дверь еще не успевает закрыться, как я стягиваю с Арсения пиджак. Наконец наши губы соединяются в поцелуе, а молния платья жалобно стонет, умоляя быть с ней помягче. Мы останавливаемся только чтобы отдышаться, и открывшаяся взору картинка заставляет меня расхохотаться. Потому что, спеша избавиться от одежды, мы преуспели не слишком, и теперь на шее Арсения одиноко болтается галстук, а я стою перед ним в чулках и одной туфле.
— Смешно тебе, да? — спрашивает мрачно Арсений.
Тем не менее я просто не могу остановиться, и, видимо, в порядке расплаты за неуместное веселье, он не слишком нежно бросает меня на кровать, окончательно расправляется с остатками наших помпезных вечерних туалетов, а затем целует. Глубоко, с чувством, так, чтобы остатки разума вытянуть. И уже никакого смеха не остается — только привкус алкоголя на языке. Клянусь, сама я выпила не больше бокала шампанского, но запах виски, смешанный с желанием, дезориентирует и лишает рассудка.
Сантино
Моя жизненная философия строится на том, что мир — не более чем здоровенное минное поле. Сначала оно неизведанное, и, начиная что-то осваивать, мы понятия не имеем, где расставлены ловушки. Мы делаем шаги на ощупь, осторожно, прислушиваясь и присматриваясь, но обязательно подрываемся и несем потери. Признаки реальной опасности мы учимся определять намного позже, на основе собственного опыта. И поэтому к моменту, когда становимся профи, оказываемся невосстановимо искалечены морально. Вот только иногда мы двигаемся по этому полю не с целью его достойно пройти, и реагируем совсем на другие сигналы.
Это я к тому, что секс для меня стал не только средством удовлетворения естественных потребностей, но и способом заработать, а деньги, как водится, меняют всё. Мой опыт обхода ловушек и мин ориентирован не на удовольствие. Я хотел бы забыть то, что знаю, к чертям собачьим и начать все сначала: с мальчика, который не мог расстегнуть крючки на бюстгальтере разбитной девахи из соседнего двора — да только где ж его взять? В моей голове все уже невосстановимо перекурочено и вывернуто наизнанку.
И это при том, что перед знаменитым основным инстинктом мы особенно уязвимы. Женщины врут, что кончают, мужчины врут, что заставляют кончать. Так работает наше бессознательное: ты должен быть достаточно хорош, чтобы с тобой захотели продолжить свой род. И ты всю свою жизнь будешь пытаться доказать это любым способом. Потому, что в нас не заложено инстинкта сильнее.
И тот, кто это знает, правит миром. Таким образом грудастые блондинки, стоя на коленях, заглатывают мужские члены по самые яйца, глядя огромными преданными глазами, а миллионы неудовлетворенных торчков по всему миру представляют, что это проделывают именно с ними. Так проще, чем поднять с дивана задницу и завоевать красавицу Олю из одиннадцатого «А», особенно если сам понимаешь, что светит тебе разве что Маша из девятого «В». И париться не надо, блондинка на коленях уже здесь, на все готова.
Порнография — гениальнейший из обманов, а еще очень жестокий. Ухищрения, на которые идут режиссеры фильмов для взрослых, ужасают. Ничего не делается быстро или естественно. Смена позы, например, влечет за собой изменение освещения и настройку оборудования, во время которой необходимо поддерживать актеров в «рабочем состоянии». Блондинку, которая трудилась в поте лица, стоя на коленях и глядя, на самом деле, не на героя, а в камеру, приводят в божеский вид, дабы не пугала зрителей. А ее партнеру, который попадает в фокус лишь частично, продолжает делать минет закадровая девочка-флаффер. Соответственно, на лицах героев почти всегда не удовольствие, а боль, и честный момент только один: радость от того, что все на хрен закончилось. Даже разрядки болезненные. Отличный опыт, ничего не скажешь. Во время съемок я курил вдвое больше, чем сейчас.
Так вот, возвращаясь к минному полю: иногда мне кажется, что я даже приблизительно не представляю, как доставлять женщинам удовольствие. Руки, губы и член сами что-то там делают, но приятно ли это? Я столько лет слушал фальшивые стоны, что не верю уже никаким.
Она дрожит в моих руках, бездумно и честно, трется кожей о кожу, а мне страшно забыться, потерять контроль и просто действовать. Вдруг дерьмовый опыт даст о себе знать? Не первый раз у меня подобные мысли, но раньше они всегда оставались на периферии, поскольку и моменты не были настолько значимы. А из-за чертовой инопланетянки секс и страх впервые перемешались.
