Задираю ее халат все выше и выше, пока тот не сбивается на талии, обнажая белье и низ живота. Зрелище смуглой кожи под моими пальцами завораживает, парализует, пробуждает алчность. Хочется увидеть ее всю, без остатка. Жен охотно помогает мне избавиться от халата, и, едва позволив насладиться зрелищем, ложится на кровать снова. Смотрит в глаза, не дает отвести взгляд, приподнимается и стягивает с себя белье.
— Твоя очередь, — выдавливает хрипло.
А я действительно сижу перед ней, даже галстук не сняв. Неловкими, непослушными, жаждущими совсем иных прикосновений пальцами тороплюсь избавиться от одежды. А она смотрит жадно, будто тоже меня представляла. Бога ради, я же с ума сойду от этой мысли!
Не знаю зачем, но стараюсь не шуметь, не спугнуть это хрупкое и шаткое взаимопонимание. И когда мы, болезненно обнаженные, сплетаем объятия, слышны не разговоры и вздохи, а доносящиеся из окна звуки города, легкий шелест белья, скрип кровати.
Я заставляю себя подавить стон, когда ложусь на бок за ее спиной, потому что даже двигаться больно. Все тело похоже на оголенный нерв, но я касаюсь ее ноги ладонью. От удовольствия Жен закрывает глаза, прижимается лопатками к моей груди. А я все пытаюсь насмотреться, прежде чем провести пальцами по округлости бедра, впадинке на талии, холмикам грудей, изгибу шеи и шершавым от поцелуев губам. Моих поцелуев. Наших.
Касаюсь ладонью треугольника меж ее ног, и Жен изгибается, прижимаясь сильнее, поощряя. Крыша летит к черту, так я хочу ее. Забыв обо всем, страстно шепчу ей на ушко какие-то банальные, несусветные глупости. О том, насколько красивее она, чем мне представлялось. Кажется, слишком ударяюсь в подробности, и она спрашивает, где я ее представлял, как оно было. Но я ей не скажу. Женщинам такие вещи говорить опасно.
Еще бы не опасно, если я представлял ее даже в своем доме, в своей постели, на письменном столе в кабинете, и на подоконнике, где каждый может увидеть. А какого черта? Пусть видят, что моя. Моя…
Несдержанная неловкость движений, боюсь, причиняет ей боль, хоть Жен и не жалуется. Силы извиниться за это потом найдутся. Ее движения становятся все более рваными, инстинктивными, намного более похожими на мои. И тогда я переворачиваю ее на спину, вхожу с одного движения и понимаю, что, если бы решился на это сразу, не доведя ее до точки кипения, то ни за что бы не продержался достаточно долго. С каждым горячим толчком в тело любимой женщины я все отчетливее понимаю, что окончательно пропал. В кольце рук, плену ласковых губ и паутине одурительных бедер. Я не отпущу ее. Ни черта подобного. Она останется со мной, чего бы мне это ни стоило. Эта восхитительная мысль приносит с собой разрядку, умопомрачительно яркую, а еще взаимную.
Несколько следующих минут я лежу на ней, и в ней, и только потом нахожу силы на то, чтобы встать и закрыть дверь на замок. Она не возражает, когда я возвращаюсь в постель, цепляется за обнимающую ее руку и устало закрывает глаза. Измученная физически или мыслями? Я не знаю.
Ее глаза закрыты, дыхание выровнялось, а мне не спится. Не дает покоя зрелище: на груди женщины, которую я люблю, лежит моя правая рука с обручальным кольцом.
ГЛАВА 18 — Решка. Кинжалы прошлого
.. У таких, как я, Лас-Вегас смывает прочь былые грехи. Он вроде стиральной машины, которая «отбеливает» прошлое
из к/ф Казино
Сантино
Мое путешествие по местам потерянной памяти совсем не возвышенное. Таскаться по улицам ночью, в ливень, чертовски лень, но, чувствую, если я приеду к инопланетянке сухим и довольным жизнью, получу не более чем очередную пренебрежительную отповедь. И, дабы воспроизвести полную цепочку событий как можно точнее (спятил, наверное, но решил — вдруг поможет?), машину свою я бросил у казино и взял такси. На месте аварии даже вылезать не хочется, но виной тому не поток долгожданных воспоминаний, а премерзкий проливной дождь. И даже если бы зонт прихватить было не поперек сюжета, я бы, как обычно, не вспомнил о его существовании.
На часах около полуночи, а я разгуливаю по разделительной полосе, пытаясь найти черные следы горелой резины. Вот только среди луж и бликов мокрого асфальта это практически невозможно. Говорят, места катастроф должны вызывать эмоции. Где-то здесь была моя кровь. Логично, если бы я почувствовал хоть что-то, но нет ни страха, ни дежавю. Приседаю и касаюсь пальцами асфальта там, где что-то померещилось. Пара секунд, и раздается визг шин, рев клаксона. Экий неженка: не ожидал увидеть среди потока парня и дал вправо, не посмотрев в зеркало. Или экая неженка? Тут же старательно обрываю себя.
Стартовую царапину на моей первой машине (старой, проржавевшей, глохнущей на каждом светофоре), помнится, посадила Полька. Не разъехалась с клумбой на парковке и зацепила крылом бетонную вазу. Чудом не пропорола металл. Она рассказала о случившемся сама, чувствовала себя ужасно виноватой за это, но я все равно на нее наорал. Будто бес вселился, будто не были у той консервной банки все бока в ржавчине — не мог успокоиться. И ведь понимал, что не смогу укорить Польку сильнее, чем она сама себя, но все равно вел себя точно двинутый псих. Орал, что баба за рулем — что обезьяна с гранатой.
Она никогда больше не садилась за руль. Ссылалась на самочувствие, усталость, любовь ходить пешком. Пешком. С сумками в обеих руках. По пятнадцать минут от метро. Это так она учила меня уважению к женщинам.
Дьявол! Вот бы вспомнил аварию, так нет — снова о Полинке. Выпрямляюсь и начинаю ждать просвет в потоке машин. Не читал сводки о случившемся, но Карина как-то обмолвилась, что погибших в аварии не было. Запомнил, потому что удивился. Невероятное везение, если учесть какой здесь трафик.
Мимо проносится скорая с мигалками. Слежу за ней глазами, прислушиваюсь к вою сирены. Если что и должно запустить цепочку воспоминаний, то она, ведь врачи на месте аварии были. До того, как увезли Алекса на экстренную операцию, я даже успел с ними пообщаться и сбежать. Но эффект, опять же, нулевой. Скорая и скорая, штук по десять в день таких вижу.
Кстати, как я уехал с места происшествия? На такси? Вряд ли. Что делать таксистам на месте аварии? Попивать дерьмовый чаек и наслаждаться зрелищем? Да копы бы этих стервятников вмиг разогнали. Одна надежда на добропорядочных зевак.
Подбираюсь к припаркованной под знаком «остановка запрещена» машине. Вот он: м*дак типичный, всем мешающий и моя жертва. Кажется, я нашел себе достойного извозчика. Нахально распахиваю дверь. Болтающий по телефону водитель от вида ломящегося в машину бугая теряет дар речи.
— Вы что-то хотели? — настороженно спрашивает он, однако за биту хвататься не спешит. Снова убеждаюсь, что мои два метра роста — залог вежливости собеседника в любых обстоятельствах.
— Подбрось до Олимпа.
— Какого Олимпа? — переспрашивает.
— В центре города жилой комплекс, — объясняю терпеливо. — Давай, соображай. На каждом третьем плакате его реклама красуется. Там еще девка под Монро, с полуголыми сиськами, ключ держит.
