Девушка хрипела, сучила ногами, но не могла вырваться. На руке повис Длинноносый, помогая соратнице. Серый Человек контузил его одним ударом в голову, оставив лежать на полу, и вернулся к жертве, впитывая утекающую жизнь танцовщицы каплю за каплей. Наконец, Зинаида замерла. Серый Человек выпрямился. Кулаком проломил нагрудник Бмвхерова, отчего воин грохнулся на колени, задыхаясь. Чары разбивались об Андрея ядовитыми всполохами. Мерно пощёлкивали стрелы.
Следующим он убил разбойника. Выхватил его, пытающегося скрыться в инвизе и оторвал Бомжаре руки. Кричащий обрубок грохнулся на пол, забрызгивая всё вокруг кровью. Игрок отталкивался от камня ногами, отползая от Серого Человека. Вновь влетел кто–то из милишников и с грохотом отскочил прочь.
Андрей догнал уползающего и вырвал ему ногу. Бросил ею в Колдунчика, прервав заклинание.
Разбойник визжал, как поросёнок. Поэтому Сценарист раздавил ему голову сапогом, погрузив зал в рабочий гул заклинаний и стрельбы. Бмвхеров ещё ползал по полу, хрипя. Длинноносый с рёвом кинулся в атаку. Андрей увернулся от удара, врезал в шлем кулаком. Затем еще раз. Металл проминался под сокрушительными тычками, впивался в голову, которую должен был защищать.
Когда из–под железа брызнуло серо–розовая грязь Сценарист двинулся к Таксисту. Уже чуть быстрее, чем раньше. Роттенштайн умудрился снять почти четверть здоровья. Возможно, не надо так заигрываться.
Но закатывающиеся глаза танцовщицы того стоили.
Тело Длинноносого грохнулось на пол позади Андрея.
— Макс, ульта! — рявкнул ЯкорнаяШесть. Колдунчик тут же крутанулся в чёрном смерче, моментально преобразившись. Вместо заклинателя в пещере возникла трехметровая фигура в тёмном балахоне и с сиреневой косой.
Вновь покраснел Таксист, вбивая урон в Сценариста.
Погонщик Смерти в несколько шагов оказался у Андрея. Коса рубанула по колену, отскочила, по инерции совершила оборот вокруг размытого тела и врезалась в шею Серому Человеку. Он попятился. Огненный поток ударил с неба, ослепляя Сценариста. ЯкорнаяШесть сдал свою ульту. Обращённый Колдунчик наносил удары за ударами, а ответные атаки Андрея промахивались. Упущение. Очень сильная способность.
Но не бежать же.
Коса била то слева, то справа, Сценарист слепо отмахивался, ожидая, когда пройдёт заклинание ЯкорнойШесть и пятился. Когда, наконец, зрение вернулось, то он уловил движение слева. Бмвхеров отбросил склянку из–под лечащего зелья в сторону, бросился в атаку. От толчка Андрей пошатнулся, получил косой погонщика. И тут фигура Колдунчика съежилась, возвращаясь в первоначальное состояние. Он схватил его за горло, вырвал кадык. Затем выбил коротким ударом пальца игроку глаз.
Почему–то вспомнил страшную квартиру, где тот жил. Всё в рунах, пентаграммах. Чёрные тона, кожаные манускрипты, тысячи свечей. В трафике один оккультизм. Распечатки, переписки. Одинокий любитель магии, тщетно ищущий её в реальности. Любитель очень непопулярной инди–игры про чернокнижников.
Орущий Колдунчик упал на колени. Без хила он уже не боец.
А хила у них нет.
Андрей расправился с последним танком. Одиночной молнией сжёг Таксиста и пошёл к ЯкорнойШесть. Крик погонщика смерти прервался. Готов. Оставшийся в одиночестве прекратил атаку, встал, спокойно ожидая. Сценарист шёл нарочито медленно, будто прогуливаясь.
Приблизился вплотную к лидеру Роттенштайна.
— Двадцать пулов, — сказал тот. — И ты ляжешь.
Андрей посмотрел на уровень здоровья. Они сняли треть. Да… Заигрался.
— Ты ещё не всё видел, — сказал он и оторвал голову магу, а затем неторопливо вернулся в центр зала.
Роттенштайн вернулся через пять минут. Остановился на входе в зал. Сценарист отыскал взглядом танцовщицу, облизнулся. Доспех восстановился после смерти, но он возбуждал даже больше. Потому что он знал, что под ним скрывается.
— Тик–так, — сказал Андрей, и голос растёкся по Твердыне.
Танки двинулись вперёд. ЯкорнаяШесть вполголоса раздавал распоряжения остальным. А Андрей смотрел на Очкастую. Сейчас он поиграет с ней. В отличии от Зинаиды, в реальности бывшей уборщицей средних лет, работавшей в «Пятерочке» Копорья, друидка была хороша и в реальной жизни. Очки её только красили.
Жаль, что в игре их нет.
Сердце сладко ныло от предвкушения, и Сценарист пошёл игрокам на встречу.
Глава двадцать восьмая «Это другое. Понимать надо»
— Дратути, — сказал я Головастику. Его гиппогриф приземлился у входа в башню. Когти пробороздили землю, массивные крылья сложились. Я развалился на вытащенном из Бастиона стуле, закинув ноги на другой, и любовался садящимся за далёкий лес солнцем. Длинные тени, рыжие тона. Красота.
Шаман опёрся на луку седла. Выдохнул, собираясь с силами, и спешился.
— Где он? — с ходу спросил Юра.
Я ткнул пальцем за спину, на оборачиваясь.
— В клетке. До тебя всё же кто–то доорался? А то они тугие. Хрен поймёшь кто из летунов с тобой связь имеет, а кто нет. Ну и мог бы сказать, что получил сообщение–то. Мы ж переживаем.
— Вижу, — кивнул шаман, с намёком на моё положение. — Места себе не находишь. Мы были на полпути к острову, когда мне сказали, что Николай тут. Глобально опозорился я перед ребятами из Светлолесья. Они ведь все подорвались, а вышло что только зря ресурсы их потратил, — сплюнул Головастик. Подошёл ко мне. — Что за праздный настрой? Чего развалился? Где остальные?
— Сэр, набираются сил, сэр, — вяло и лениво ответил я. Шаман навис надо мною. — Вдруг война, а мы устали? Ты же понимаешь, как важно держать моральный дух подчинённых на высоком уровне? Хотя о чём я. Брендованных футболок нет, корпоративной этики нет. Основных принципов и какой–либо внутренней культуры. Даже паршивую игровую приставку в комнату отдыха не поставил. Отдыхаем как умеем.
Юра вздохнул с какой–то едва скрываемой тоской.
— Как… он?
— Стрёмный, — сказал я. — Ни на грош ему не верю. Я тебе не советую. Я ж предупреждал, что сожрут твоего посланника к хренам. Вот и сожрали. Ещё и лошадь увели на тёмную сторону.
Он ступил на лестницу ко входу в башню:
— Надо с ним поговорить.
Я спустил ноги со стула, поднялся:
— Ну пошли, заодно проверю чего там у нас теперь злобного в подземельях растёт. Вдруг он уже грибницу разбросил, а? Прикинь, коридоры во мху, на стенах висят наши боевые товарищи, покрытые зеленью, их глаза наполнены болью, а губы шепчут — убей, убей меня.
— Заткнись уже, Христа ради, — фыркнул шаман.
— Мама говорила, что я должен стать либо писателем, либо окончить свои дни в дурке, — признался я.
— Очень мило…
Ловелас стоял посреди камеры в том же положении, по–моему, в котором мы его оставили. Во тьме его силуэт светился зеленью. Руки сложены на груди. Забрало шлема дышало изумрудным огнём.
